Форумы-->Творчество-->
1|2|3
| Автор | Лесс Таллер - выродок |
|---|
– Лесс дружище, двигай к нам!
А вот и компания. Ожидаемо, но все же некстати. Тот, который лапищу приветственно поднял – Кирим. По пояс голый, кряжистый, до бычьей шеи густо заросший черным курчавым волосом. Башка бритая, бугристая и морда под стать – шрам на шраме шрамом перечеркнут, будто изжевал ее кто да выплюнул. По правую руку от него – Шамир – братец его кровный, младший. Рожа за молодостью лет у него поглаже, ворс на мускулистом теле пореже и, в отличие от старшего брата, зубов во рту побольше. Напротив братьев, рассыпав по столу нечесаные сальные патлы, головой в пустой тарелке дрых мосластый Селеван. Левой рукой он крепко прижимал к себе облезшую бобровую шапку. Давно пора ту шапку с кучей мусорной свести, только было обещано Селевану какой-то выжившей из ума старухой, что пока эта дрянь с ним, и удача не отвертится. С тех пор он и чудотворная шапка неразлучны. Рядом с Селеваном, обернувшись ко мне, радостно щерился Нестор. Его густая рыжая борода, украшенная водорослями квашеной капусты, была заплетена в две толстые длинные косицы на манер своргов – воителей Норнхейма. Широкий приплюснутый нос поделен надвое уродливым глубоким рубцом.
– Мое приветствие лихой компании! – Нацепив приветливую улыбку, я приблизился к столу.
Отыгрывание роли стало для меня делом привычным. За десять лет работы на Тар-Карадж менять личину доводилось не единожды. Необходимые сведения о жертве я получал от Рюго, вернее ту их часть, которую ему сообщал покупатель. Проверять справедливость сведений, добирать недостающие фрагменты приходилось мне. Связываться с «перевертышем» я старался лишь в крайних случаях. Постоянно терпеть невыносимую – для обычного человека смертельную – боль, после приступа возвращаться в сознание в лужах блевотины… Нет, тут я не был исключением из числа скаморов предпочитавших снадобью грим и накрепко усвоенное в Тар-Карадже искусство перевоплощения. Кем мне только не привелось побывать: состоятельным купчиком, слепой нищенкой, напудренным выблядком, фанатичным святошей, обедневшим рыцарем… десятки личин. Выходит так, что вся моя жизнь – перевертыш. Калейдоскоп из чужих лиц. Ну… хотя бы лицо «дружищи Лесса» походило на мое собственное. | Стол был заставлен грубыми глиняными кувшинами половина из которых, надо полагать, уже была суха, как колодцы Аранской пустыни.
– Слышь, пьянь, двинь гузном-то, Лессу место ослобони. Вишь братцы чертовы, всю скамью седалищами заполонили, только на нас и надежа. – Нестор пихнул Селевана в плечо. Тот лишь пробубнил что-то в ответ, поудобнее устроил голову в тарелке и оглушительно захрапел.
– Экие он рулады выводит, что твой соловей – одобрительно заметил Кирим. – Ты, рыжий, точно поперву с ним пьешь. Всему тебя учить надо!
Здоровяк перегнулся через стол и легонько дернул за бобровую шапку.
– Не т-тронь, с-сс-ука – Селеван ухватился за свое сокровище обеими руками, поднял голову, нашарил обидчика мутным взглядом. – Т-тронул один такой…
– Да была б кому потребна срань твоя! Гузно, говорят тебе, двинь, Лессу место дай – проорал ему едва ли не в самое ухо Нестор.
Плутающий взгляд, уцепившись за меня, на некоторое время приобрел осмысленность.
– А-а, Лесс – Селеван ощерил гнилые зубы в улыбке. – Ну-у, з-здравбудь. З-землись костьми, раз п-приперся.
Однако обещанного места я не получил: Селеван опрометчиво истратил все силы, отпущенные ему на краткий миг просветления. Он все еще продолжал улыбаться, но взгляд потерял осмысленность, помутнел. Лишенное поддержки разума, тело обмякло, и голова с глухим стуком возвратилась в пустую тарелку.
– Всё, опала мошонка – мрачно подвел итог Нестор. Без церемоний, левой рукой сгреб Селевана за шкирку и подвинул к себе. – Присаживайся, Лесс. | Ох нифига себе...не успеваю. Фиг с ним, завтра прочитаю=))
Пока что прочитанное интересно. | Глава 7
Принятое мной в «светелке» снадобье превосходно справлялось с дешевым прокисшим пойлом, которое в «Озорном вдовце» значительно именовалось «особым силльским». Я покатывался над сальными байками Нестора, под одобрительный хохот компании лапал зазевавшихся подавальщиц, источал хмельную слезу, подвывая братьям, тянувшим унылую песню на непонятном языке… но иная часть меня ни на секунду не упускала из внимания развеселых посетителей корчмы. Словно паук в центре незримой паутины я остро чувствовал биение натянутых нитей. По этому биению я легко мог определить, насколько значимая информация угодила в мои сети. Сейчас «паутина» молчала: легкую рябь, что вызывали досужая болтовня и суета местной публики, в расчет можно было не принимать.
– Отличный ты мужик, Лесс – вконец разморенный выпитым, Нестор смачно харкнул в свои широкие ладони и пригладил всклокоченные рыжие вихры на голове, – только по мне, уж больно невнятный. Почитай год с тобой знакомство вожу, а ты все интересничаешь. Чем живешь, чем дышишь – дело темное. Слухай, Лесс, может, ты бабенок перезревших того… за деньгу пользуешь? Такому молодцу всякая бутон свой сморщенный была б рада всучить, да еще и приплатила бы.
– А что, жену свою ему засватать хочешь? Сам-то, поди, истаскался сердяга, отплатиться решил – оглушительно захохотал Кирим. – Ладно, глаза на меня не таращь – дырку прожжешь. Я тебя и подолее знаю, а в духовники к тебе не лезу. Все мы здесь «невнятные» и по каждому палач веревку вощит. Ты расспросы свои кончай давай, разуметь такую малость должен.
Я понял, что Кирим имел ввиду. Местные ревностно оберегали свою частную жизнь от посторонних глаз. Охочий до чужих тайн мог запросто лишиться языка, а чересчур любопытный рисковал оказаться в канаве с перерезанным горлом. И удивляться тут нечему: портовая Затужа – пирог лакомый, разномастной мрази здесь предостаточно. Каждый норовил ухватить кусок пожирнее, только способы у всех были разные. А коль скоро кое-какие сведения магистрат оплачивал из казны весьма щедро, то и болтались потом на ветру под перекладиной особо разговорчивые, вывалив свои никчемные посиневшие языки. | – Да был бы интерес! Ну, огуливает баб и ладно – отмахнулся Нестор. Селеван сладко зачмокал в своей тарелке, заерзал. – Вы только погляньте на сластолюбца нашего скукоженного! Висяк-висяком, а про баб заслышав, копытом землю роет, точно конь боевой. Хоть сейчас в битву! Ты, Лесс, не подумай чего… я ведь это… ежели деньга поизведется – давай со мной. Руки, я примечаю, у тебя не только по запазухам бабским шарить сподоблены. Работенка подыщется.
– Тещу что ли свою до кучи подложишь? – оскаблился Шамир.
– Топай на хер, чертов сын. Братцы вражьи – головы в штанах – беззлобно огрызнулся Нестор и, перегнувшись через спящего Селевана, выдохнул в меня чесночным перегаром. – Ты, Лесс, думаешь, мы тут в земле навоз хороним? Коз да пеструх за вымя тянем? Нет, родимый, бытие наше на ином замешано. Кто во что горазд.
Нестор продолжал болтать полунамеками. Лил себе и лил, с пьяных глаз. Ему, само собой, льстила удивленная заинтересованность на моем лице. А мне послушать его было забавно, не более того – я прекрасно осведомлен, на чем «замешано бытие» моих «друзей». И «кто во что горазд» из них, я знал не хуже. К примеру, братцы скрывали на груди, под густым нательным ворсом, татуировки летучих мышей. Подобное тавро, так или иначе, присутствовало у любого из шайки «нетопырей». Промышляли «мышатки» в основном на крупных трактах, потроша купеческие обозы. А Селеван рядился «заклинателем в седьмом колене» и сбывал за тройную цену амулеты «от всего» немощным толстосумам верхней Затужи. Сам же Нестор ходил с ватагой отъявленных головорезов на стремительном струге по Леике, щипал торговые суда, да обкладывал побором рыбацкие артели.
Стоп! Задергалась моя «паутинка», зазвенела. Нестор что-то с жаром втолковывал мне, и я с готовностью соглашался, усмехался, удивленно мотал головой, но слышал теперь только сиплый прокуренный шепоток – беседовали двое у камина. Ниточка их разговора билась тревожно, норовила выскользнуть, сгинуть в хмельной разноголосице, но держал я ее цепко.
«Чего приперся? Говорено же, у Оружейного моста ждать, говорено? Так какого хера осклизлого ты тут разгуливаешь?»
«Может и говорено, только ты мне и про смирных шавок елей в уши вливал, а про своры шелудивые рыщущие уговора не было!»
«Да что ты несешь, рехнулся?»
«А то и несу! Вся верхняя стражниками заполонена, по переулкам шарятся, в малые щели морды суют, чуть ли не под камни залазят! Факела жгут без счета – светло, точно днем! Такой хай подняли! Что-то там у них нешуточное приключилось. Давай отбой своим, на седмицу – самое меньшее!»
«Сам-то как выбрался?»
«Насилу ушел. С обеих сторон мосты перекрыли, по берегам патрули шныряют. По Гнызе до верху на лодке выгреб, к Восточному мосту. Проскочил вовремя – сейчас там и мышь не пролизнет! Потом обскажу подробно, дай лучше горло промочить – пересохло!»
Все. Завертелось. Теперь только вопрос времени, когда они по нижней Затуже расползутся. А значит, и сюда непременно заявятся. Землю носом рыть будут. Нужно уходить: лишний раз мозолить глаза остервенелым стражникам не стоило. | – Ой, Лесс, милый, а я-то глупая сижу и солнышка своего не вижу!
Я обернулся на звонкий оклик. За дальним столом у стены гуляла шумная компания. Здоровенные, потные, беспокойные. Не сразу и заприметишь в их хмельном мельтешении стройную ладную фигурку Сабеллы на коленях сомлевшего от выжратого вина и близости женского тела мордоворота. Она помахала мне рукой, резво спрыгнула с колен ухажера и, ловко увернувшись от лап его дружка, порхнула к нашему столу.
– Что, девка, в цене не сошлись? Оробела под четырьмя елдыками задарма пыхтеть? – встретил ее Нестор со смешком. – Что-то нынче затянулись у тебя торги. «Солнышко» тут почитай кувшинов пять как торчит, а ты только сейчас увидать его изволила.
– Языкастые, навроде тебя вот, затрепали вконец – в тон ему отозвалась Сабелла, устраиваясь на моих коленях. – Жаль за языками вашими ни щедрости, ни елдыков не видать. Мой Лессушка не такой. Правда, Лесс? Ты же не обидишь бедную девушку? А уж я-то как тебя отблагодарю!
– А ты, ежели одного с деньгой захомутать не выходит – не унимался Нестор, – стало быть, числом берешь? Так то понятно: у нас тут вотчина не знатная. Господа в немалой редкости.
– Тебе-то откуда знать, бес рыжий? – прыснула Сабелла. – Прирабатываешь что ли втайне? И к нам захаживают, будь спокоен. Только ушки востро держать надо – такое добро растаскивается быстро.
Сабелла покосилась на хохочущих товарок по ремеслу, которых обхаживали таинственные «путники».
– И везет же дряням деревенским! – продолжала она с нескрываемой завистью. – Толком зады свои костлявые, плетками отцовскими пользованные, от навоза не отмыли, а удача липнет, точно к путным! Ничего, и нам прибудет. Тут к хозяину зачастил один. Мы как раз с ним, с Рюго… беседовали о плате за комнатку…
– Только говорил все больше он, а у тебя рот был занят! – заржал Нестор, но Кирим махнул ему рукой, чтобы заткнулся. Шамир подался вперед и слушал очень внимательно. Братцы поставили носы по ветру - учуяли поживу. Да и меня, признаться, таинственный гость Рюго заинтересовал. | Глава 8
– Представь себе, беседовали! – Сабелла с вызовом посмотрела на Нестора, но тот лишь отмахнулся, мели. – Так вот, вошел он без стука, ну, и застал нас… за беседой. Плащ на нем, поношенный, собаке на пол постелить и то срамно. Высокий. Он когда в дверь входил, голову низко пригнул, чтобы пройти…
– Плащ вошедши… мож в ём был кто, да ты не рассмотрела? – не выдержал Нестор.
– Ничего рассказывать не буду! – вспыхнула Сабелла. Уткнулась носиком в мою шею и обиженно засопела. – Вон трепло рыжее пусть продолжает – он видно побольше моего знает, а я солнышку моему расскажу. Позже. Если у нас силы на разговоры останутся. Правда, Лессушка?
– И то дело, Нестор, будет тебе – со спокойной укоризной покачал бритой башкой Кирим, однако пнул под столом трепача так, что тот скривился. – Ты, девочка, внимания на него не обращай: его языком опоясаться можно. Ты дальше сказывай. А ну, погодь, красавица – изловил он руку проплывающей мимо подавальщицы, – резвой козочкой нам белого биранского принеси-ка. Для леди. Да бокал прихвати понаряднее.
Щечки «леди» Сабеллы порозовели от удовольствия. Про себя я усмехнулся: ай, да Кирим. Бесхитростный с виду бугай действовал на удивление верно. Прояви уважение к собеседнику, позволь ему почувствовать собственную значимость, и он расскажет тебе все. Так учили в Тар-Карадже. Постигать науку приходилось со слов наставников, целиком полагаясь на их жизненный опыт. Однако оттачивать умение влезать человеку в душу мне все же пришлось на улицах. Чужой опыт оказался сродни заложенным страницам в толстой книге жизни. Улицы заставили читать ее с самого начала.
Заказанное вино и изящный хрустальный бокал появились быстро. Расторопная подавальщица, получив от Кирима серебряный сверху и звонкий шлепок по заду, деланно взвизгнула и умчалась к страждущей публике.
– Так, что там, милая, за человечек такой к Рюго повадился? – Кирим наполнил бокал и осторожно придвинул к Сабелле. – Сказывай. На сыча рыжего внимания не обращай – много чести.
Нестор с гадливостью плюнул на усыпанный опилками пол и что-то пробурчал себе в бороду, надо полагать, имеющее прямое отношение к новоиспеченной «леди».
– Так я и говорю – Сабелла томно пригубила из бокала, победно стрельнув в Нестора глазками – высокий он был. Пока входил, голову пригнул, оттого и меня сразу не приметил. Капюшон-то снял, а как нас… меня увидел, так ему и деваться уже было некуда. Тут я его и обсмотрела хорошенько. Плащ дрянной на нем, да лицо холеное. Гладкое, белое, прямо-таки молочное. Промеж наших простецов такого не сыскать. Наши-то рожами потемнее будут: куда загар не лег – там грязь. Ой, Лессушка, это не про тебя совсем…
– Да будет тебе вокруг него виться – Шамир нетерпеливо барабанил пальцами по столу. – Переживет, а разобидится – потом, по-своему, прощения выпросишь! Пришлый-то чего?
– Пялился себе с порога. Рюго как его увидал, засуетился. Спешно выпроваживать меня начал. Сам без штанов, а все лаялся, что одеваюсь медленно! А мне до чужих секретов дела нет – пошла. Тот на входе стоял, отстраняться не собирался. Дождался, пока я ближе подойду, остановил, двумя пальчиками меня за подбородок взял, и говорит, мол, такой розе не место в навозной куче. Так прямо и сказал. Издали он мне моложе показался, а как ближе рассмотрела… нет, немолодой: на лице морщины сквозь белила проступают. И все одно приятный, уважительный такой. И голос мягкий, ласковый: сказал, точно погладил. Только глаза нехорошие – мерклые, как у рыбины снулой… | – Шлюхино слово! – Нестор хватил кулаком по столу так, что кувшины заплясали, а Сабелла от неожиданности выплеснула на меня вино из бокала. – Который приголубил, тот и мил, а уж коли при том еще и морденка холеная, так и деньга имеется! А вы и уши развесили! Да с чего ты, кукла чертова, решила, что он из немалых!? Таких белёных в верхней Затуже знаешь сколько!? И все как один – родня товаркам твоим! Ремесло-то у вас общее! Толстосумы от изобилия бесятся, им, вишь ли, одних только баб для утех плотских мало уже! Небось и Рюго твой побаловаться удумал!?
– А ну, пс-сыть! Уймись, девка. – Поспешил успокоить Кирим вскинувшуюся было Сабеллу.
– Точно так! Не тявкай на людЯх, коли ходишь в ледЯх – встрял Нестор.
– И ты умолкни, рыжий! Одарил же Кларий языком – потом сам седмицу рыдал! Шамир, еще раз он пасть свою раскроет – рядом с Селеваном его уложишь. Так, милая, ты мне про лицо перестань плести – мне ему не подмахивать. С чего ты взяла, что он из денежных?
– Давно б сказала, если бы свербеж этот песий не прерывал! С того и взяла. На руке, которой он меня за подбородок взял, на каждом пальце по перстню. И перстеньки такие, каких и вам видеть не приводилось! Камушки нешуточные, чистые, уж на что тускло было – всего пара ламп на стене чадила – а они так и сияли! Я даже зажмурилась. Он заметил и спрашивает, нравится, мол. Рюго мне рожи страшные корчит – выкатывайся скорее – а в меня будто лукавый вселился, нравится, отвечаю. А он засмеялся и говорит, ну так в гости жди, милая, с подарком наведаюсь. Тут Рюго доковылял и меня за дверь выпихнул. Так грубо.
– А гость, что же – спросил я как можно скучнее, даже позволил себе зевнуть для верности, – только раз и заходил? Ты, как будто, про «зачастил» обронила.
– Разговаривала я с ним лишь однажды. После он… – Сабелла ненадолго задумалась – да, раз пять при мне заходил, все больше к полуночи. Вид делал, будто меня и не знает вовсе. Наверх к Рюго поднимется, побудет и быстренько вон из корчмы. Нашим-то стервятницам невдомек, что за гость – видом его, обтерханным, не прельщались – а я не навязывалась. Только вчера он мимо проходил – заметил меня, улыбнулся и подмигнул, а как поравнялся со мной, шепнул: «теперь уже скоро, милая, жди». Стало быть, помнит. И про подарок не наврал. | Кирим с довольной улыбкой, неожиданно придавшей его и без того жуткой роже поистине изуверское выражение, сыто потирал ладони.
– Пощекочем перышки птахе райской – это прозвучало скорее утвердительно, чем вопросительно. Шамир, дурашливо прищурившись, смотрел на брата.
Тот и не ответил: судя по всему, вопрос был уже решенным. Наклонился к Сабелле, заговорщицки подмигнул и начал ласково:
– Вот что, девочка, давай-ка уговоримся: как в следующий раз гость сей таинственный заявится, ты мне его укажешь, хорошо? Я тебе помогу, посмотрю на перстеньки, а ну как поддельные. Может, интересничает, обмануть тебя собирается – ты ему честь девичью отдашь… – Нестор затрясся от беззвучного хохота. Кирим сверкнул на него глазами и повторил – честь девичью отдашь, а он – любодей – пустой стекляшкой одарит. Не годится спускать такое. А подарок твой от тебя никуда не уйдет: за наводочку наделим щедро. Уговорились?
– Если так – отчего не указать? Укажу. Была бы печаль. Мне избыток елдаков ваших без надобности. Только он ведь не один приходит. – Сабелла понизила голос. – С ним парочка таскается, один другого жутче. Всегда поодаль трутся, но точно с ним. В самый первый раз, когда Рюго меня из комнаты выпихнул, они снаружи стояли, аккурат у самых дверей. И натерпелась же я страху!
– Выпирало что ли у них больше, чем у других? – деловито осведомился Нестор и тут же нацелил черный изгрызенный ноготь указательного пальца на Шамира. – Только тронь, сучье семя, я тебе на роже полное сходство с братцем устрою.
– Не надо, Шамир, пусть его мелит, черт с ним! – безнадежно махнул лапой Кирим и повернулся к Сабелле – Чем же они испугали тебя, милая?
– А тем! Мне не привыкать, когда похотники кобелиными взглядами раздевают. Эти же, точно вслед за платьем кожу с меня содрали. Как вспомню глазенки их свинячие – мороз по коже. Я еще тогда подумала, может, поджидают беленого. Углядели перстеньки и прицепились. Да нет. Он от Рюго спокойный ушел. И эти с ним, вроде оберегателей. И после всегда с ним приходили.
Из-под полуприкрытых век я внимательно наблюдал за Сабеллой. А ведь девчонка не врала, не старалась набить цену, действительно напугана. На хриплый тревожный шепот перешла, по сторонам беспокойно головкой вертит, точно зверек какой, рука на моем плече дрожит. Любопытное чувство – страх смерти. Казалось бы, чего уж общего меж зажратым сановником и перебивающимся с хлеба на воду лохмотником. Одному есть, что терять, другому нечего, а жизнь, какой бы она ни была, дорога обоим. К тому же, это чересчур хлопотное в моем ремесле чувство. Перепуганные жертвы, как правило, совершают одну и ту же глупость – зовут на помощь. Думаю, если бы они только позволили мне растолковать, к чему может привести их опрометчивый поступок – не издали бы ни звука. Перво-наперво, им следовало бы уяснить, что свою работу я довожу до конца при любых обстоятельствах: второй раз подобраться к цели будет стоить невероятных усилий. Я уж молчу о том, что мне может просто не представиться такой возможности. Теперь помощь. Даже если у них достанет сноровки застигнуть меня, что само по себе немыслимо: я заблаговременно готовлю не менее двух путей отхода, то в этом печальном случае трупов будет гораздо больше. И ладно если это обожравшиеся дармовым вином закадыки-приживалы, явившиеся на выручку щедрому благодетелю. А если на крик подоспеют кровные?.. Впрочем, я редко допускаю промахи. Лица большинства моих жертв не выражают ничего, кроме разве что удивления. Особенно сметливые или храбрые могут похвастаться посмертной улыбкой – я дарю им надежду на спасение… перед тем как убить. И последнее – немаловажное лично для меня – жертвы вне заказа не оплачиваются. | Глава 9
Всё. Больше ничего вразумительного вытянуть из перепуганной девчонки не удастся: не иначе представила себе леденящую кровь парочку головорезов за работой. Смотри-ка, совсем сникла. Уже и не рада, что ротик свой многоречивый раскрыла. Дрожит всем тельцем. Того и гляди откажется помогать, пошлет распаленных близостью богатой поживы братцев к чертовой матери. Вот и Кирим почуял неладное, засуетился. Этот так просто не отцепится: кусок наклевывается лакомый. Уж больно понравилась «мышонку» история про перстеньки. Нет, девочка, хочешь – не хочешь, а расстараться за язычок болтливый придется.
– Да ты не бойся, милая – Кирим тщился придать своей роже участливое выражение. Дело для него непривычное, но, надо отдать ему должное, старался он изо всех сил. Чем еще больше перепугал бедную Сабеллу, потому как гримасами своими походил сейчас на ярмарочного зубодера, – ты нам их только до местечка указанного проводи, а дальше уже не твоя забота.
– Не было такого уговора! Ты просил указать на них и только! А ну у вас не выйдет ничего? – шепот у Сабеллы сорвался. – Они меня тогда…
Она не закончила. По-детски всхлипнула. Закрыла глаза, даже дышать перестала.
– Чего о пустом болтать? – Кирим расплылся в улыбке. Шамир хохотнул. – Как это не выйдет? Твое дело нехитрое – до места проводить, и гостинца дожидаться. Забаву нам оставь.
– И сколько же мне перепадет с вашей забавы? – Странным образом голосок Сабеллы окреп, личико стремительно меняло выражение испуга на деловитую заинтересованность. Воистину удивительную власть над страхом имеет корысть. – Ты смотри не дешевись, Кирим, не меньше вашего рискую.
– Иди, иди. Открутят тебе головенку-то куриную, дура – Нестор махнул стакан вина залпом, закашлялся, – не те, так это вот вражье семя. Ну, чего пялишься на меня – вот так меж двух пальцев зажмут и открутят.
Он зажал меж большим и указательным пальцами правой руки небольшую надкусанную луковицу и одним движением раздавил ее.
– Не отвлекайся на него, милая – Кирим спокойно отер луковые брызги со щеки и вздохнул, давая понять, что утихомирить болтуна – дело безнадежное и бессмысленное, как и обращать внимание на его треп, – ты на меня лучше погляди. Мы не первый годок с тобой знаемся. С чего бы мне тебя обманывать? Мое слово верное: если все, что ты тут обсказала, правда – одарю щедро. Елдаки сама себе выбирать станешь: пчелами ухаживатели вкруг тебя виться начнут. Кучу эту навозную бросишь – в верхний переберешься.
Проник, просочился шепот медовый в чуткие жадные ушки. Сально заблестели глазки. Сабелла все еще вздрагивала, но уже скорее от нахлынувших радужных грез. Кирим щерился, весьма довольный собой. «Ухороводил-таки су-чку», как верно подметил вполголоса Нестор.
– А вот интересно – задумчиво проговорил Шамир, перекатывая пустой стакан по столу от руки к руке, – какими такими темными делами Рюго ворочает, что к нему «денежные мешки» сами в гости заявляются? Может, на ручеек денежный набрел да и черпает себе полными горстями? А? Если так, то, может статься, и нам у ручейка того местечко облюбуется. Приглядеть бы за толстяком. Ты как, Кирим? | Самое время бы тебе, щенок, заткнуться. Как справедливо подмечено в «Конце Начал» Акиллом Сворским, основателем и первым патриархом Тар-Караджа: «Всякому до скорбного Конца свой Путь означен. Но протяженность каждого Пути в немалой зависимости от Разума обретается. Кому-то долгий путь к Судьбою уготованному краю, иному же и языка неукротимого длины достанет». Близко, близко ты, Шамир, подобрался к краю. Смерть-то рядом совсем. Вот же она – напротив, смотрит на тебя «осоловелыми» от хмеля глазами, усмехается поверх пустых кувшинов и расшвырянных по столу объедков, руку протяни и коснешься. Самое скверное – выбора ты ей не оставляешь: догляд за Рюго мне ни к чему.
– Дурь-то из головы выкинь – Кирим нахмурился, – будто не знаешь, что у наших с толстяком свои дела накрепко слажены. Немалая польза от него. О том, чтобы Рюго тронуть хоть пальцем и думать забудь. И приглядывать за ним нечего. А вот за гостей его договоренности не было, потому и мозгуем.
– Да я ничего – Шамир пожал плечами, – нет, так нет.
Что называется, послушаешь старших – проживешь дольше. К чему кривить душой, мне было бы искренне жаль расставаться с этой приметной парочкой. Я всегда испытывал чувство непонятного удовлетворения, наблюдая за тем, как старший брат опекает младшего. Со стороны уличить братьев в нежной привязанности было непросто: они с завидным постоянством и прилежанием гвоздили друг друга пудовыми кулачищами после попоек, собачились такими словами, что портовые крючники зеленели от зависти, уводили друг у друга баб… словом, делали все, чтобы смотреться в глазах окружения истыми мужами, напрочь лишенными сопливых сантиментов. Однако в любой свалке Кирим будто бы случайно оказывался впереди младшего брата, принимая на себя град самых первых, самых жестоких ударов. Думаю, не ошибусь, если объясню этим природу его многочисленных шрамов. Шамир же, как и полагается младшим, старался вырваться из-под опеки. Он отстаивал свою независимость с присущей молодости нарочитой дерзостью, однако ни разу не посмел ослушаться Кирима. И в сварах хоть и терся позади, но бился на равных, прикрывая спину старшего брата. Да и костить друг друга последними словами дозволялось лишь им: неосмотрительно встрявшему в их семейные дрязги часто влетало от обоих. Это потаенное единение притягивало меня, заставляло задуматься. Что движет человеком, который вопреки логичному «каждый сам за себя», рискует своей жизнью ради другого? Что значит – привязанность? | В Тар-Карадже личные встречи между младшими сыновьями строго воспрещались. Мы жили порознь: каждый в своей келье. Необходимые знания получали тут же. Прогулки были спланированы заранее и таким образом, чтобы в Малом саду всегда находился только один послушник. Исключение составляли лишь уроки этикета и отдельные занятия по боевым искусствам. Не думаю, что общее присутствие на них было так уж необходимо: мы прекрасно могли заниматься с наставниками и по отдельности. Позже я понял, для чего это было нужно. Мы не родились в Тар-Карадже: у каждого за высокими каменными стенами остались свои жизни. Вернее, воспоминания о жизни - то немногое, что связывало нас с прошлым. Мы цеплялись за них, словно утопающий скрюченными, почерневшими от напряжения, пальцами цепляется за бесполезный кусок топляка. Они тянули нас на дно уныния. Одиночество вселяло ужас в наши детские сердца, оно пока еще не воспринималось нами как наперсник. Мы нуждались в поддержке и утешении. На совместных занятиях нас дразнили друг другом, как если бы показывали краешек прошлого, в котором – мы это помнили – детям разрешалось играть вместе. Но естественное желание обрести друзей сурово каралось бдительными отцами. За попытку заговорить, обратить на себя внимание или даже малейшую улыбку виновник оказывался в Каменной Пасти – зловонной яме с небольшой дырой входа, но расширяющейся ко дну до десяти шагов в поперечнике. Если смотреть снизу – светлое, не больше детского кулачка, пятно входа в кромешной тьме наделяло яму иллюзией невероятной глубины. Однако иллюзия глубины – не все, что скрывала Пасть. Каменные стены ямы на два человеческих роста были сплошь изрыты норами смуллов. Мерзкие твари, размерами не больше домашних кошек. Совсем пауки, если бы не крохотные морщинистые лица, до жути напоминавшие человеческие, над передними суставчатыми лапами. Трусливые поодиночке и необычайно яростные и упорные в исступленном голоде и злобе, когда нападают скопом. Вот там, на дне ямы, по колено в истлевшем тряпье и смрадной слизи, без оружия с обломком тоненькой берцовой кости, подобранной тут же, мы постигали науку одиночества. Озверевшие от близости добычи и ободренные численностью, смуллы атаковали сразу со всех сторон. Но достаточно было убить, растоптать, разорвать руками десяток, чтобы получить передышку: смуллы прекращали нападение и растаскивали трупы и раненых сородичей по норам. Липкий удушливый мрак наполняли визг грызущихся за добычу смуллов и почти человеческий крик раненых, которых пожирали заживо. А потом вторая волна… и снова… снова…
На поверхность мы – те, кто сумели выжить – возвращались совсем другими. Отныне страх заставлял нас контролировать свои чувства: страх за себя, за свою жизнь. Для иного в нашем сердце места больше не было, а если что-то и оставалось – гнило в самых потаенных уголках. Мы взрослели. Иные изощренные испытания вытравили, наконец, из наших сердец и сам страх, но былые чувства не вернулись, и память о них поблекла. | Великолепно! В начале было жаль леди Агату...
По ходу прочтения несколько раз изменилось отношение к ГГ (от негатива до симпатии)) | | И снова здравствуйте. С возвращением. Подозрительно знакомый текст;-) | Йес! Я прочитал-таки=))
Понравилось... | для GaMeKING:
для Айнулиндалэ:
спасибо)
для JokerJunior:
да нехай и тут повисит: авось кому интЭресно будет) | | Интересно-интересно) | В начале было жаль леди Агату...
это точно. я даже забоялась малость) теперь если кто начнет за мной красиво ухаживать- сразу отошью от греха подальше)
да нехай и тут повисит: авось кому интЭресно будет)
а где еще висит?) | для tarlini:
На прозе висит. | для JokerJunior:
хорошо,что тут повесили) а то я не прочитала бы. |
1|2|3К списку тем
|
