Форумы-->Творчество-->
<<|<|41|42|43|44|45|46|47|48|49|50|51
| Автор | Стихи! |
|---|
для 7фиалок:
не обращайте внимания на пост 980
Ваша прода всегда задевает за живое
стихи дарят сказочные чувства
творите на радость миру | для _Кас_:
Спасибо за добрые слова. Не знаю, к счастью или несчастью, но пост 980 не успела прочитать. Наверно, была какая-то гадость... но мне... скажем так - безразлично. ПИШИТЕ, ЧТО ХОТИТЕ - Я ОСТАНУСЬ ПРИ СВОИХ ВЗГЛЯДАХ. | Осенняя хандра
Признания в любви шептал мне ночью вор,
Сорвавший, не спросив, с берез листвы узор.
И золотом к ногам бросал как приговор:
Расстаться и не ждать, бежать ручьями с гор.
Бежать ручьями с гор…
Ручьями боль из глаз. И плакал темный двор,
Кричала ночь и я во всю наперекор:
Люблю его, люблю. Он радость и позор.
И только одному за зло плачу добром.
За зло плачу добром…
Плачу и плачу вновь. Из ночи в ночь минор.
Бальзам на раны льет как прежде ветер-вор.
Осенняя хандра рвет струны, но фольклор
Израненной души приумножает хворь.
Приумножает хворь…
Болею. Жар и бред. Асфальт как монитор.
А в лужах правды нет. Им верить – перебор.
Давно сошла с ума. Зачахла из-за ссор…
Мне о любви шептал бродяга ветер-вор…
Бродяга ветер-вор.
© Copyright: Кристина Денисенко, 2013 | Не болит
Ты не увидел слез моей души.
В глазах огонь. Я сильная натура.
Последним поцелуем затушить
Любовь не смог... и горькая микстура
Из листьев памяти спасала от обид.
Не обижаюсь. Я простила боль.
Не вытащишь повторно гвоздь из сердца.
Я стала мудрой женщиной оттоль,
Как ты посмел в чужих лучах согреться…
И будто бы на самом деле не болит...
© Copyright: Кристина Денисенко, 2013 | | чё кристина в тебя какой-то купидон попал?))))))) | для Мисс идея:
Женщина есть Любовь, малышка!
Это ее высокое предназначение!
Подрастешь - поймешь! | для Мисс идея:
чё кристина в тебя какой-то купидон попал?)))))))
Ага! Ранена и не лечится! :)
А темку свою зря закрыли. Первое правило - не сдаваться. Как бы не критиковали, не обсуждали - это только к лучшему. На ошибках учатся.
для Гай Империус:
Спасибо за прекрасный ответ! | Тарасу Шевченко
Кристина Денисенко
Сьогодні квіти ляжуть на каміння,
Де височіє бронзовий Тарас,
Дніпра торкнуться сонячні проміння,
Ланів широких і дубів. І враз
По кручах вітер рознесе новини.
Як наймичка заплаче сивий птах.
Він бачив все: поля, стога і спини
Селян, яким був невідомий страх.
Згадає панщину і озирнеться:
Господар кожен сам собі і пан.
Лише Дніпро вже два століття серце
Турбує стоном від надмірних ран.
Роками піт і кров селянська змиті...
Нам старий ворон з неба прокричить:
«Тарас Шевченко буде завжди жити».
Незлим і тихим словом пом’яніть.
*поетичний твір до 200-ліття від дня народження Тараса Шевченка
© Copyright: Кристина Денисенко, 2013 | Дитинство крiпака
Кристина Денисенко
Яке воно дитинство кріпосного? –
Де мати жито жне, ховаючи сльозу,
Снопи торкають небо, наче Бога
Благають вплинути на пекло, що внизу.
А Він мовчить. Не слухає, не бачить?
Жіночий стогін над ланами у Дніпро
Тече, як хмари... а в очах дитячих
Веселкою відображається добро.
Надія на свободу невмируща.
Хоч як не боляче від панських побиттів,
Та кожен раз, коли реве ревучий,
У Бога діти на колінах просять див:
Щоб кожна дівчина і кожний хлопчик
Не знали голоду, знущань, щоб взагалі
Всі стали вільними, і свій куточок
Під чистим небом мали на землі.
Змахне сльозу знесилена роботой.
Дитинство панщина не вкрала у дітей.
Воно важке. Кріпак, як кіт в чоботях,
Грошей не має, але може мати все.
*поетичний твір до 200-ліття від дня народження Тараса Шевченка
© Copyright: Кристина Денисенко, 2013 | для 7фиалок:
на рiдной мове я, увы, не бачу,
но искренняя сила строк твоих,
на русском и на рiдной много значит,
дари нам чаще в праздник новый стих;
чтоб в будни забежав сюда украдкой,
перечитали пару лепых фраз,
и будто родниковой чистой сладкой
воды испили, словно сняли " сглаз"... | | для _Кас_: Спасибо! Миленько на русско-украинском :) | ЧатуE в столiттях Чернеча Гора
Кристина Денисенко
Чатує в століттях Чернеча Гора.
Дніпро сперечається з небом сердито:
«Кому за свободу народу хвала:
Байдужому Богу чи владою вбитим?
Хіба Він не чув тих прохань, тих молитв,
Коли на колінах благали щоночі
Спуститись з небес хоть на час, хоть на мить,
Хоча б то поглянути скривдженим в очі?
Жіночі благання. Пусте. Він не чув.
Напевно були важливіші питання –
Повстання у Польші, у Франції бунт...
Або хмарочосів зростання на Майні.
Мовчазно темнів неба чистого край
І чорними плямами нижче і нижче
Лягав на дніпровський лютневий кришталь.
Гриміла гроза. Наче злився Всевишній».
Тоненькі проміння торкаються гір:
«Вирішує долі не Бог, а людина.
І кожен спроможен змінити на мир
Війну, що штовхає і батька на сина».
Чернеча Гора – кам'яний вартовий
Століттями слухає ці сперечання:
«І честь, і хвала Кобзареві. Бо Він
Відстоював волі народне бажання».
*поетичний твір до 200-ліття від дня народження Тараса Шевченка
© Copyright: Кристина Денисенко, 2013 | Стать зимой для мамы
Давным-давно, когда еще не знали что такое электричество и только богатые могли себе позволить жечь свечи, жила-была бедная девочка Сима. Она родилась в многодетной семье и с детства не знала большей ценности, чем материнская любовь. Отец Симы погиб в сражении за город, а мать каждый вечер плакала, прижимая к сердцу деревянную куклу – единственное, что осталось на память о муже, не считая семерых детей.
Все кроме Симы засыпали быстро. А она, прежде чем уснуть, тихонько молилась и просила у Бога одного: сжалиться над рано поседевшей матерью и помочь ей пережить горе.
Однажды в тихую лунную ночь, когда миллионы звезд освещали их убогое жилище, в замке начался пожар. Огонь расползался по узким улочкам, как красные змеи, пожирающие все на своем пути. Трещали глиняные горшки и одна за другой воспламенялись соломенные крыши. Мама девочки все также сидела у окна, оплакивая свою несчастную долю, и не замечала приближение еще большей беды.
Сима поднялась с постели и, выхватив из рук матери куклу, прильнула к материнской груди, обнимая со всей нежностью и любовью, как в последний раз.
– Мама, а ты веришь в чудеса? – спросила она, глядя в мокрые от слез глаза.
– Верю, – неуверенным голосом прозвучало в ответ.
Тем временем пламя вплотную приблизилось к дому, и запах едкого дыма ворвался в распахнутое окно.
Сима, почувствовав опасность, испуганно захлопала длинными ресницами.
– Мы горим, – вскрикнула она.
Ее мама в спешке начала будить старших детей. Началась паника. С улицы доносились крики. Город был охвачен огнем.
– Бежим, мама! Бежим скорее! – Сима рвалась из дома.
Босыми ножками она метнулась к двери и, закрывая лицо от языков пламени, выбежала на улицу.
– Стой, девочка моя, ты же сгоришь заживо, – взмолилась встревоженная мать.
– Я спасу тебя, мама! Слышишь, я не позволю тебе умереть в эту ночь! Ты должна быть счастливой! И ты еще будешь радоваться жизни! Я верю!
Сима бежала вперед. Там, где ступала ее нога, затухал огонь, а желтые искры в воздухе сменялись белыми холодными снежинками. Сима и сама не верила своим глазам: на город в огнях ложился белый пушистый снег. Было светло, как днем, не смотря на темно-синее небо, с которого хлопьями непрерывно падал снег.
За считанные минуты улицы города побелели, и только вдалеке все еще дымились крыши, и сверкал огромный замок, из которого по опущенному мосту галопом выбегали кони.
Сима остановилась. Оглянулась и посмотрела маме в глаза:
– Мне больно видеть твои слезы. Я хочу, чтобы ты радовалась.
И на этот раз Бог услышал просьбу бедной девочки. Сима рассыпалась на мелкие осколочки льда, и ветер разнес их повсюду. Девочка стала зимой.
С того дня мама Симы каждый год ждала возвращения дочери – ждала наступления зимы. Она радовалась первому снегу, льду на речке, морозным узорам на окнах и зима никогда не видела ее слез.
Но только сердце матери все равно страдало, а руки так и тянулись к старой деревянной кукле. И как бы не веселился народ в преддверии новогодних праздников, радость для мамы – это возможность видеть своих детей счастливыми.
© Copyright: Кристина Денисенко, 2013 | Автобусное настроение
Рисует твой профиль на стеклах автобуса
Проказница-ночь акварелью любви.
И я, как немая, ни вслух, ни вполголоса
Усталым лицом восхищаюсь твоим.
Задумчивый взгляд и морщинки. И с музыкой
Снежинки виски серебрят и скользят
По гладким щекам, по губам, чьих неузнанный
Вкус страсти в объятиях жарких. Но зря
Мечтам, будто лайнеру, взлетную полосу
Готовит диспетчер игривой души –
Твоя остановка. Выходишь. И помыслы
Как горные реки с хрустальных вершин.
© Copyright: Кристина Денисенко, 2013 | Зимний поцелуй
Летит по улицам с метелицей
Любви возвышенной мотив,
И тени две под белым деревцем
В одну сливаются без див.
Нашли друг друга с опозданием.
Взволнованно стучат сердца.
И, будто первый снег, признания
Срываются, срываются!
А ночь гирлянды новогодние
Всласть разбросала в синеве,
Но ярче звезд глаза влюбленные
От века в век на всей Земле!
И горячи, хмельны и ласковы
Прикосновенья мягких губ.
И новый мир цветными красками
Рисует первый поцелуй.
И новый мир цветными красками
Рисует первый поцелуй.
© Copyright: Кристина Денисенко, 2013 | Не метель
Не метель, не метель, не метель
Нас по белому свету закружит,
Не от вьюги январской и стужи
Холодна станет наша постель.
Разучились сердца говорить.
Отлюбили друг друга мы рано.
И, как пес, ты зализывать раны
После ссоры спешил уходить.
Не метель, не метель, не метель
Выла ночью голодной волчицей.
Так должно было, значит, случиться –
Мы никто друг для друга теперь.
© Copyright: Кристина Денисенко, 2013 | Старушка
-17°C. Несколько дней подряд стояли морозы.
В тот злополучный вечер шел мелкий искристый снег. На остановке толпились желающие как можно скорее подняться в автобус, чтобы спрятаться от пронизывающего ветра. Было темно, не смотря на тусклый свет оранжевых фонарей.
Одни на работу, другие домой. Молодежь, что зимой, что летом, не расставаясь с наушниками, никого и ничего вокруг себя не видела. Каждый зациклен на своем.
Опоздавший автобус наполнился за считанные секунды. Водитель поспешно протискивался среди пассажиров, собирая за проезд. У задней двери, крепко уцепившись за вертикальную перекладину, остановилась молодая женщина в длинной шубе. Анжела. Она смотрела на недовольные лица тех, кто продолжал мерзнуть на улице. Приподнятые воротники, меховые шапки.
Автобус качнулся: водитель сел за руль. Он только тронулся, как кто-то постучал в боковое стекло и умоляющим сдавленным голосом попросил: «открой, сыночек».
Задняя дверь со скрипом сжалась и отъехала в сторону. На ступеньку ступила сухенькая ножка в цветастом тапочке. «В тапочках и в такую то холодину» — подумала Анжела, еще не заметив самого печального.
Заплаканная седовласая старушка шмыгала посиневшим носом. Ее глаза светились как два стеклянных шара. Расширенные зрачки, бледно-серая радужка и мутное-мутное глазное яблоко. Ни ресниц, ни бровей, как таковых не было, отчетливо прорисовывались лишь глубокие и густые морщины по всему лицу. Опущенные уголки тонких посиневших губ словно застыли, а волосы все еще трепал настырный ветер.
Дрожащая рука протянула горсть монет, и в этот момент пара человек все-таки ахнула от жалости. Или беспокойства. А может просто – любопытства. Старушка вышла (или выскочила) из дому (а может, и дома у нее нет), одевшись не по погоде. Вечное платье послевоенной моды, шерстяная вязаная кофта, еще советские коричневые колготы с отвисающими коленками… ну и тапочки. Голая душа нараспашку.
— Бабулечка, что с вами? — Анжела сняла перчатки и горячей рукой сжала ее ледяную ладонь.
— Дай Бог тебе, деточка, здоровья, — взмолилась несчастная.
— Ой, я не могу на вас смотреть. Наденьте скорее мои перчатки! Вот возьмите, — и протянула старушке.
Анжела разволновалась и обратилась к соседнему мужчине:
— Передайте за проезд, — высыпала в протянутую руку мелочь, — и подержите, пожалуйста, мою сумку, — а сама расстегнула верхнюю пуговицу и вытащила длинный пушистый шарф.
Она укутала старушку, как куклу, обняла и интенсивно растерла по сутулой спине, стараясь обогреть. Та, не переставая, шмыгала носом и рассыпалась в благодарностях.
Задняя площадка оживилась. Все косились в сторону двери. Посыпались вопросы: «Вы куда», «Вам, что надеть нечего», «Вы помните, как вас зовут». Кто-то из малолеток сказал «Еще шубу сними, дура». Но ни старушка, ни Анжела этого будто не слышали.
— Я очень спешу. Чует сердце материнское, беда с моим старшеньким. Непутевый он. Весь в отца. Разбышака, — и залилась слезами.
— Успокойтесь, не надо так убиваться. Ведь ничего плохого не случилось. Правда?
— Не знаю. Глеб — это мой старшенький, позвонил мне. Плакал. Говорил, что истекает кровью. Опять с кем-то подрался. Просил денег, а между тем вспоминал, как с отцом ходил на рыбалку, как скворечник первый смастерил… — и опять заплакала.
Челюсть задрожала. Сама сухенькая, маленькая и такая беззащитная.
Автобус замолчал. Биения сердца Анжелы никто не услышал, но она сама еле сдерживалась, чтобы не разреветься как сентиментальная студентка.
— Сынок, останови на Привокзальной, — все так же умоляюще попросила старушка. — Я уже приехала. Глеб тут неподалеку живет, — оправдалась, — спасибо тебе, доченька, — и потянула за шарф. — Возьми, я не замерзну.
— Не вздумайте, — Анжела остановила ее, — это даже не обсуждается. Позвольте сделать вам подарок.
Автобус остановился. Задняя дверь открылась, и старушка медленно преодолела две ступеньки вниз, придерживая на груди теплый шарф.
— Храни тебя Бог, — поклонилась она низко и перекрестилась.
Автобус поехал дальш | Автобус поехал дальше. А старушка пошла навестить сына, и не предполагая, что ее ждет впереди.
— Ты чего приперлась, старая? Вырядилась куда? Говоришь, пенсии не хватает, а сама прикупила себе шарф размером в простынь.
Старушка застыла на пороге с виноватым лицом:
— Хочешь, возьми его себе. Хочешь?
— Стакан водки я хочу. Да с огурчиком хрустящим. И сала с прорезью, И горбушку свежего хлеба.
Не тот уже Глеб. Не мальчик. Мать не обнимет крепко двумя руками, не поцелует, не скажет «мама». — Высокий, широкоплечий, щетина недельная, под глазами мешки, синяк от самой брови и до подбородка и перегаром разит за метр.
— Я думала, ты меня видеть хочешь.
— А ты не думай. А коли пришла, растопи печку. Я дров нарубал, угля принес. А то что-то ноги мерзнут.
Вошла старушка в его дом. Пустой. Не пахнет домом. Грязно. И мебель вроде бы современная, и ковры на полах, но не приложена рука хозяйская – только разгильдяйская.
— Что же ты, Глебушка, делаешь? Разве этому мы с отцом тебя учили? Ты посмотри, в кого превратился.
Прищурился Глеб, клыки оголил да как зарычит на мать:
— Ты чего это, старая, разговорилась? Воспитывать меня вздумала? Не поздно ли? Где ты раньше была? С этим слабоумным сюсюкалась? А теперь что? На меня переключилась?
— Вы оба мои дети, я вас обоих люблю одинаково. И не называй Андрея слабоумным — он защитил докторскую диссертацию по физике.
Схватил Глеб родную мать за грудки и что было мочи, оттолкнул от себя. Не успела она и испугаться, как после удара о дверной косяк, распласталась на полу. Темно-бордовая жидкость струилась по белым волосам и капала на подаренный шарф.
— Вставай! Нечего разлеживаться, — Глеб тронул мать за плечо, но она никак не отреагировала. — Ну же, скажи хоть слово. Мама…
Скупая слеза намочила ресницы.
— Сынок, — еле слышно прошептала старушка.
— Ты прости меня, мам. Я пьяный дурак. А ты у меня одна самая любимая на всем белом свете. Прости, что накричал, что толкнул. Я не хотел. Честно, мам, я не хотел.
— Я бежала к тебе по морозу, боялась не успеть. Мой маленький мальчик, я все-таки успела. Ты как в детстве назвал меня мамой. Теперь и умирать не страшно.
— Поднимись, мама. Мама!
Арина Ивановна пришла в себя в больничной палате. Белый потолок. Два овальных плафона, одна лампочка. На стенах свежие обои. Пустые кровати. Никого нет. Голова туго перебинтована. Греет душу чужой шарф.
— Глебушка, — позвала она.
Вскоре из коридора донестись звуки приближающихся шагов. Открылась дверь, и медсестра, та самая Анжела из автобуса, вошла как белый ангел. Она присела на краешек кровати и поправила одеяло, улыбнувшись:
— Вы согрелись, бабушка?
— Деточка, это ты?! – она погладила шарф. — Да хранит тебя Бог! Есть еще на Земле добрые люди.
— Отдыхайте, вам нужен покой.
— Деточка, а где мой сыночек? Кто меня привез сюда?
— У него все хорошо, не волнуйтесь.
— Помоги мне, — Арина Ивановна коснулась шеи и, нащупав веревочку, потянула.
Заблестел золотой крест и нанизанные обручальное кольцо и круглые серьги.
— Я хочу отблагодарить тебя за доброту, доченька. Возьми это золото себе. Младшенький мой ни в чем не нуждается, а старшенький все равно пропьет. Некому и оставить. А ты продай его, и…
Не успела старушка договорить. Так и умерла, благодаря незнакомого человека за доброту, которой так и не дождалась за всю жизнь от родных детей.
На похоронах присутствовали только соседи. Все удивлялись кто такая та женщина в шубе, и на какие деньги несчастную старушку несут на кладбище под звуки духового оркестра.
© Copyright: Кристина Денисенко, 2013 | Разлюбили
Сном красивым наше счастье
Растворилось в днях ненастных,
В зябких розовых рассветах
И закатах разноцветных.
Ты меня давно не любишь
И чужие губы снятся…
Я как сон тебя забуду…
Что мне толку притворяться.
Отгремели наши грозы.
Тихо в доме и печально,
Оттого что слишком поздно
Верить в наши обещанья.
Разлюбили, разлюбили…
Не вернуть обратно время.
У тебя свои кумиры,
У меня – стихотворенья.
Не с тобой мои надежды,
Ты герой чужих верлибров.
Быть не может, так как прежде –
Потому что разлюбили.
© Copyright: Кристина Денисенко, 2013 | | Клас) |
<<|<|41|42|43|44|45|46|47|48|49|50|51К списку тем
|
