Форумы-->Творчество-->
| Автор | Клуб Айсберг |
|---|
Всем доброго вечера. Выкладываю тут то, что навеяно непонятными дождями за окном и на душе. Надеюсь, с кем-то мы на одной волне, хотя я старался писать немного скомкано. Прошу простить тех, кто не понял или не принял. Остальных прощать не прошу.
1. Прекрасное место.
Верите ли вы в фантастику? В чудеса? В иные измерения или скрытые размерности? Верите ли вы в то, что мы не одни во вселенной? Так ведь легче. Вы верите.
Я шел по заснеженным улицам города, как всегда смотря на дома, мелькавшие серой кашей вокруг, временами смотрел себе под ноги и чертыхался, чуть не падая на льду в сугроб. Редкие машины неосторожно колесили мимо, так и норовя задеть пешеходов. Которых, кстати, тоже было совсем немного. Вообще лютая зима заставила всех хорошо подумать, прежде чем выходить из дому: ледяной ветер и град царствовали на улице целый день, да и ночь напролет. Только дворовые дети катались на санках с горок, а кто и на ногах, пытаясь еще и кричать, срывая голоса и простужая легкие на таком морозе.
Я шел как всегда без определенной цели. Я, конечно, знал, куда иду. Но у меня не было ни временных рамок, ни ограничений в выборе маршрута. Потому я шел туда, куда глядят глаза, а если видел перекресток – сворачивал туда, где еще не был. Так я знакомился с городом, в который раз всматриваясь в его закоулки и наслаждаясь каждым новым разбитым двориком. Помойки, садики с заледенелыми деревьями – все это лицо города, равно как и ледяная река, раскинувшаяся между сковавшими ее стонущими от вьюги набережными.
Я вышел на мост, перекинутый через Реку, и я знал, что меня ожидает испытание. Пройти по мосту длиной около пятисот метров, когда тебя обдувает ледяным ветром со всех сторон – это неописуемо. Просто неописуемо. Потому скажу лишь, что я хотел побежать, но понимал, что на это у меня не хватит сил: мышцы не слушались. Я шел как путник в пустыне, который верен одному направлению и знает, что должен дойти, во что бы то ни стало. Вот я и дошел. Перейдя реку, я очутился в замерзшем саду. Статуи и памятники, украшавшие своим монументальным литьем сад летом, сейчас дрожали и скрипели от холода. Одинокая скамейка смотрела на воду, которая стала гладью ледяного зеркала. Наверное, летом здесь прекрасно. Да, именно прекрасно, не уютно, не волшебно – прекрасно. Я всегда трепетно относился к этому слову. Для меня были красивые – вещи, люди, поступки, места – но очень редко я что-то мог назвать прекрасным. Хотел бы я посидеть здесь летом! А сейчас здесь сидел кто-то другой.
Я подошел к большому комку шерсти, заиндевевшей и местами покрытой снегом. Шуба была удивительного шоколадного цвета, который сразу навевает воспоминания о чем-то детском и беззаботном, а во рту чувствуется вкус какао. Казалось, в шубу был наглухо завернут человек, и он уснул, так как никаких признаков активности комок не подавал. Бедняга, наверно, окоченел на морозе – и заснул. А такой сон опасен тем, что может оказаться последним. Я подумал, что стоит разбудить беднягу и отвести в какое-нибудь теплое место. Толкнув его в плечо, я не обнаружил никакой реакции. Я решил разобраться, где там лицо. Открыть лицо в такую погоду – это значит разбудить. Человек сидел, явно склонив голову, так что я посчитал, что на нем капюшон. Взяв его за воротник, я потянул назад. А голова запрокинулась вместе с ним. И это оказалась медвежья голова. Я, честно говоря, немного дернулся от такого. У медведя была перерезана глотка. Но даже не это меня удивило. Он сидел в абсолютно человеческой позе. Хотя, все же вру, удивил меня тот факт, что там вообще появилась голова. В любом случае, я простоял так около минуты, размышляя, что делать с этим – и пришел к выводу, что лучшее, что я могу сделать – это пойти дальше своей дорогой.
Я направился вдоль улице по тротуару, хотя в такую снежную погоду улицу от тротуара не отличишь, и старался не думать о медведе и не поворачиваться. Так как любые мысли сейчас сводились у меня к этой картине на скамейке, в прекрасном месте, где я хотел бы оказаться лет | Я направился вдоль улицы по тротуару, хотя в такую снежную погоду улицу от тротуара не отличишь, и старался не думать о медведе и не поворачиваться. Так как любые мысли сейчас сводились у меня к этой картине на скамейке, в прекрасном месте, где я хотел бы оказаться летом, да может уже и не хотел бы, я решил вообще ни о чем не думать. И идти, глядя себе под ноги. Так я выдержал до поворота. Дальше можно не беспокоиться. Хотя в таких случаях после поворота хочется побежать, как будто медведь живой и догонит меня, а мне удалось тихо ускользнуть от него. Ужас, какие мысли.
Я был близок к своей цели. Всего через квартал меня ждало место, где всегда можно успокоиться, что бы тебя не тревожило – клуб «Айсберг». Этот клуб был в подвале гостиницы, вход с заднего двора. Все говорили, что это лишь верхушка, хотя никаких дверей ниже я никогда не встречал. В клубе всегда есть горячий чай. И иногда, что-то погорячее: от виски до каких-то дьявольских девушек, танцующих на местной сцене. Для меня же в первую очередь клуб представлял ценность, как место, где можно найти собеседника, как бы мало людей с тобой одновременно не находилось. Бывало даже, оставался один – подходил к зеркалу и мило так начинал с собой разговаривать. После виски, конечно.
Вот пока я думал о горячительном, я немного успокоился. Правда, мысли о чем-то привычном и родном, что ли, всегда притягивают тебя за уши домой, на круги своя, пока всякие медведи тянут за ноги в обратном направлении. Я завернул во двор и обнаружил у входа в клуб красный грузовик, пыхтящий и готовый уехать в любой момент. Водитель смотрел прямо перед собой неимоверно суровым взглядом, ожидая, как будто, врага, чтобы задавить его и размазать по белому снегу. Я недолюбливаю такие взгляды. То ли потому, что вообще неуравновешенность считаю скорее минусом, чем плюсом, хотя сам бываю как слишком холоден, так и слишком горяч, то ли потому, что боялся быть задавленным и размазанным. Мне повезло: водитель ждал явно не моего появления, так что я смог пройти нетронутым, слегка поскользнувшись на ступеньках, отворив ржавую и скрипучую дверь клуба. | Тепло окутало меня с ног до головы. Жар от камина, бежевые стены, яркие лампы, сегодня направленные в центр зала – все это сразу завладело мной, заставляя глаза слезиться от растаявших ресниц, а щеки гореть. Гардеробщик, как всегда хромой больной дед с трясущейся рукой, вежливо обменял мое пальто на номерок, и я отправился на поиски общества. Коридор, по стене которого находились комнаты для личного общения, привел меня в большой зал, где находилась сцена, бар, диваны и люди. Я так и сделал: сначала подошел к сцене, на которой сегодня готовилось какое-то представление, потому что на ней была выставлена яркая изгородь – как арена в цирке; потом я продвинулся в барной стойке. Бармен, одноглазый Джо, как мы его называли – пират, вылитый пират, налил мне ром, как всегда черный (я не расист); я отпил глоток, сел на первый попавшийся диван и начал прислушиваться к беседе, которая велась среди посетителей, рядом сидящих, и почувствовал непреодолимое желание вмешаться и вставить свое слово. Потому я начал искать повод.
Вообще меня обычно вводят в раздражение субъекты, вот так вот непрошено появляющиеся и встревающие со своими, ну конечно – умнейшими – замечаниями, тянущие одеяло беседы на себя, снова выпивающие глоток из своего стакана и продолжающие, и продолжающие привлекать внимание. Хотя и те люди, что ведут якобы умные беседы, в сотый раз обсуждая то, что обсуждали вчера и позавчера – тоже раздражают. Лучше вообще молчать, если так хочется сказать абы что. Извините, что-то у меня язык развязался.
Собеседники – а их было трое: два мужчины, с позволения, и одна девушка – обсуждали как раз представление, которое грядет сегодня вечером. Оказалось, что к нам в клуб действительно приезжает цирк – да не простой – Волшебный Цирк Радуги, заморский, между прочим! Они, говорят, совсем с ума сошли, и заставляют своих животных вести себя, словно они люди, а людей – словно они животные. Апофеоз идиотизма – он же гвоздь программы – катание медведя верхом на клоуне. Это было настолько безумно, что мне даже захотелось посмотреть. Уж не знаю почему, но перед моими глазами встала скамейка и комок шерсти. И даже не знаю, в связи с чем, но мне захотелось посплетничать. Я, вообще, ярый противник этих сплетниц, будь то мужчина, с позволения, или женщина – но и сам иногда поддаюсь искушению обсудить кого-то, но не себя. Когда нечего сказать, а хочется, приходится говорить о том, что видел, подглядел, услышал, случайно, конечно, и так далее.
Вот я и говорю, перебивая мужчину, с позволения, в усах, что, мол, видел я медведя сегодня, на скамейке и с перерезанным горлом. А они мне смеются в лицо – будто я им напридумывал! Я, конечно, еще стакан рома опрокинул, и стал защищать свою позицию. Предложил им прогуляться на то место, убедиться воочию. А они, беспринципные, стушевались, холода они боятся! – говорят, медведь если цирковой, а такие только в цирке бывают, чтоб как люди сидели – так выступать будет. Вот и посмотрим, говорят, мертвый он – или нет. На том сыграли мы пари: побеждают они – я им бутылку шампанского где-то взять должен, я побеждаю – они со мной к медведю идут. Как-то я, конечно, не подумал, предлагая такую ставку, но уж больно принцип свое взял. Не один хоть буду с этим медведем там.
Откровенно говоря, уже после пятого стакана рома, мне было все равно, жив медведь или нет, но я уже успел заинтересовать в этом почти всех, кто был в зале – и это дело не могло оставить меня в покое. Так, кстати, раздуваются всякие сплетни – у меня ж ведь и сторонники нашлись. Они, конечно, лично медведя не видели – но готовы поспорить, и вообще, медведи, бывает, и не такое могут! Просто их знать надо, а не в карты по клубам играть и в цирк ходить. Так и дождались начала представления.
Все пошло, видимо, по плану, так как сначала вышел конферансье, во фраке и с бабочкой, толстый и маленький, сморщенный весь какой-то, глазки бегают, ответа ищут – а в зале всех уже только медведь и интересует. Объявил сначала клоуна. Я в принципе клоунов не очень перев | Откровенно говоря, уже после пятого стакана рома, мне было все равно, жив медведь или нет, но я уже успел заинтересовать в этом почти всех, кто был в зале – и это дело не могло оставить меня в покое. Так, кстати, раздуваются всякие сплетни – у меня ж ведь и сторонники нашлись. Они, конечно, лично медведя не видели – но готовы поспорить, и вообще, медведи, бывает, и не такое могут! Просто их знать надо, а не в карты по клубам играть и в цирк ходить. Так и дождались начала представления.
Все пошло, видимо, по плану, так как сначала вышел конферансье, во фраке и с бабочкой, толстый и маленький, сморщенный весь какой-то, глазки бегают, ответа ищут – а в зале всех уже только медведь и интересует. Объявил сначала клоуна. Я в принципе клоунов не очень перевариваю. Но этот… Мне его очень жалко стало. У бедного ничего в жизни не получается – решил он белье погладить. Утюг оставил на рубашке, потом, уронил все, смял – в общем, я очень ему сопереживать начал, предположительно от количества выпитого, но уже не уверен.
Так дальше выходили акробаты, опять этот сморчок кланялся и декламировал цветастые названия «цирковых коллективов народного творчества из-за моря», также искал зрителя, также находил толпу, и так дошло дело до медведей. Гвоздь программы должен был произойти как раз после фокусов. Вышел факир, в чалме, куда можно человека спрятать, халатике таком симпатичном, с сундуком и саблей. Открыл сундук. Вызвал девушку. Очаровательна. Она легла в сундук. Он большой. Факир взял саблю, проткнул сундук. Задрал голову наверх, открыл рот, вынул шпагу. Проткнул сундук. Так повторил раз пять. Открыл сундук. Никого, естественно. Я, признаться, немного переживал за красотку, но после стольких шпаг изо рта я в квалификации факира уверился. Он откланялся, украл у первого ряда часы с руки, вернул, ушел. Выбрался на сцену сморчок. Объявил, что на этом представление окончено. Никаких вопросов. Только где гвоздь программы? Сморчок игнорировал этот крик толпы. Все похлопали – что делать. Я сожалел. Так мне не хотелось идти снова на мороз! Но спор есть спор – и страдать надо, даже если победил. Мы вчетвером вышли из зала в гардероб. Старикашка выдал мне пальто, даме шубку, тем двоим – не смотрел, так и вышли всей толпой из клуба – весь зал сопровождал нас молчаливым эскортом.
Прошли поворот на набережную, вернулись, направились в сад. Подошли к скамейке. Там никого. Поискали еще скамейки в саду. Не нашли. Я резко протрезвел. И не я один, похоже. Так стояли мы с минуту и глядели друг на друга. Был уже вечер и даме пора было отправляться. Ее спутники не без сожаления простились, со мной и со скамейкой, она даже слегка прослезилась. Я, расстроенный, сел на скамейку в прекрасном месте. И стал смотреть на реку. | 2. Полуночники
В тот день почему-то не было никакого настроения гулять. Мне хотелось запереться дома и читать книги. Лечь на диван, под лампочку, взять томик чего-нибудь не слишком тяжелого и не слишком легкомысленного, и читать, читать, читать… Но вот как раз в тот спокойный солнечный денек почитать-то мне и не удалось.
В двенадцатом часу утра раздался звонок в дверь. Это было удивительно, еще и потому, что соседская старушка снизу, когда у меня прорвало трубу и я ее залил, утверждала, что звонок у меня не работает и она звонила около тысячи раз. Может быть, зря я поверил несчастной. Так или иначе, звонок раздался сначала один, а потом и второй раз. Я подошел к двери и посмотрел в глазок: оттуда с нелепо искаженными пропорциями лица смотрела на меня красотка из цирка. Та самая, которую проткнули несколько раз в сундуке.
Я открыл. К счастью, она действительно стала красоткой, впрочем, внешний вид не всегда отражает помыслы. А именно помыслы ее меня более всего интересовали. Вся эта история с медведем меня, честно говоря, немного измотала, причем больше морально, потому я не хотел ее вспоминать вовсе. А всю неделю в мои сны лезла эта пасть и кровь на глотке. А тут еще и красотка. Понимаете, почему я обрадовался ее внешнему виду? Хоть что-то нормальное и приятное.
- Здравствуйте, - довольно сухо приветствовала она.
- Добрый день, - улыбнулся ей я. Хотя улыбку пришлось слегка выдавить.
- Вы меня помните, я вижу, - улыбнулась она в ответ, - может, позволите войти?
К своему изумлению, я позволил. Не то, чтобы я ни под каким соусом не хотел ее видеть у себя – даже, возможно, хотел. Просто не так сразу и не по ее инициативе. Она еще и на диван села. Но прежде сняла свои сапожки и вязаные носки, оголив прелестные пальчики на ногах – и я не устоял. И тоже сел – напротив, на стул.
- Что читаете? А, знакомая книга. Там про планеты. Я кстати, Мария, - девушка протянула мне руку. Я только и смог, что ее пожать.
- Вы, я вижу, немногословны, - улыбнулась она, - что ж, может, и хорошо. Сейчас я пришла Вам кое-что сказать.
Вот это уже интересно пошло. Единственное, что нас связывает – это история с медведем. Наверное, они его разыскивают. Потерялся труп двухметрового медведя. Жуть.
- Вы, насколько мне известно, постоянный посетитель клуба «Айсберг»?
Я кивнул.
- Тогда вы, наверное, помните тот вечер, когда я ассистировала факиру?
Я снова кивнул. Мне казалось, что так я огораживаю себя от неприятностей.
- Я снова выступала там, а Вас не было. Так продолжалось уже неделю – я начала беспокоиться, вдруг с Вами что-то произошло?
Вот это да! Она меня не знает, а начала беспокоиться, что со мной что-то не так! Тут явно что-то не чисто. Да и откуда у нее мой адрес, в конце-то концов?
- Не темните, Мария. Давайте начистоту, - только и смог твердо промолвить я.
Кажется, она поняла намек.
- Хорошо, давайте сразу к делу. Вы, как говорят, видели одного из наших – медведя. Мертвым на набережной в саду. И Вы были последним, насколько нам известно, кто его видел мертвым.
- Вы хотели сказать, вообще видел, - улыбнулся я такой странной формулировке. Ответа я не получил. Вместо этого она продолжала, полностью проигнорировав меня:
- Медведя больше никто не видел. Ни там, не в другом месте. Это странно – потому что он должен был где-то всплыть.
Она о чем-то задумалась. А мне стало как-то не по себе. Я впутан в детективную историю об убийстве медведя-наездника клоунов. Звучит дико, но это так. И я главный свидетель – потому что я последний. У летчиков нет слова «последний». А я вот последний. Ух!
- Вы можете рассказать мне, что именно вы видели, и когда?
И она посмотрела на меня таким взглядом, на удивление, не суровым и пронизывающим, а мягким и просящим – что я как-то оробел. И выложил:
- Я видел медведя около шести вечера на скамейке в саду. У него была перерезана глотка. Это все. Честно.
Вот зачем я вот это добавил – не знаю. Идиотски сказал.
- Я Вам верю. А какого цвета была шерсть у медведя?
- Шоколадного, - | - Шоколадного, - интересно, почему она спрашивает? Неужели, они не знают, какого цвета шерсть у их медведя?
- Ясно, - сухо ответила девушка, - знаете, вы мне нравитесь. Вы так четко отвечаете на вопросы. Как будто вы заранее готовили ответ, а?
Вот это она меня напугала. Вот не надо меня подозревать-то только.
- На что Вы намекаете, Мария? Вы же не думаете, что я Вам солгал?
- Нет, я думаю, что Вас интересует эта история. Вот и все, что я пока думаю. Спасибо Вам за помощь. Я, пожалуй, пойду.
Девушка улыбнулась – так же мило, как и при входе, встала и начала одеваться. Я пошел закрыть за ней дверь. Все это для меня происходило в каком-то трансе, будто так и надо, все нормально – просто провожаю обычную гостью. Ничего тут такого не произошло.
- До свидания, - поклонилась она, чуть присев, будто в реверансе. Я тоже поклонился ей – слегка вторя ее движениям – и закрыл дверь. Да уж, странности продолжают следовать за мной по пятам.
Я вернулся к дивану и уж было хотел взяться за книгу, хотя понимал, что ни о чем, кроме этой встречи, я думать не мог – но заметил конверт, лежащий между диванных подушек. Наверняка это Мария его туда подсунула – как она ухитрилась? Я открыл конверт и обнаружил там записку: «Если Вам действительно интересно – приходите в полночь в клуб. Мария» Вот это да! Может, такой оригинальный способ приглашать на свидание? Забавно, это начинает меня цеплять. А когда что-то начинает меня цеплять, я поддаюсь и цепляюсь – уж такой я человек. | Интрига)
проду! | | Добротно написано. Без "воды". Сразу завязывается интрига. Сюжет тоже оригинальный, в духе (мне кажется) Булгакова или Натальи Некрасовой. | Я надел на всякий случай костюм. Вернее, пиджак и рубашку. Брюки были немного затерты внизу и выглядели уж точно непривлекательно для девушки, которую не могут проткнуть шпагой. А я все еще где-то в глубине надеялся, что все обернется именно этой девушкой, а не розыском медведя.
Справедливо рассудив, что опаздывать на первое же свидание уж точно не стоит (да, я уже совсем убедил себя, что иду на свидание – да и приятнее так, черт возьми!), вышел я заранее и оказался около клуба без четверти полночь. Я специально выбрал маршрут таким, чтобы обойти набережную и не видеть того прекрасного места. Как и в тот день, я сделал уверенный шаг вперед и вниз по ступенькам клуба «Айсберг».
Обстановка ничем, на первый взгляд, не отличалась от обыкновенной: все тот же вестибюль, с позволения, те же скамеечки вдоль стен и тусклый, но приятный для глаза свет. И дед-гардеробщик, конечно. Я обменял пальто на номерок и прошел дальше – в коридор. Я ожидал встретить Марию в зале около бара – я подумал, что этой первое место для встречи, которое приходит в голову. В зале сегодня играл немного нестандартный квартет: скрипач, пиливший смычком свои струны, аккордеонист, всегда улыбающийся и покачивающийся, сидя на табуретке, гитарист-цыган, все время дергающий головой в попытках отбросить свои кудри с глаз, и низкорослый и тощий трубач, с красным лицом от напряжения. Оркестр играл спокойную, а иногда и довольно страстную музыку, с неповторимым цыганским ароматом, окутывающим всех, кто был в зале. Потому большинство танцевало – а меньшинство стояло у барной стойки. Я был в числе меньшинства, а Марии не было видно.
Сегодня я не пил ничего крепче вина, хотя одноглазый Джо все время предлагал чарку рома. Я посматривал на часы, времени было уже почти двенадцать, а оркестр, судя по лицам, собирался скоро заканчивать выступление – и тут случилось неописуемое. В зал вошла Мария. Она была еще красивее, чем обычно, в бардовом вечернем платье и черными завивающимися волосами – она бы очень подошла в этот цыганский ансамбль. Ее огромные глаза пристально смотрели на меня, а глаза абсолютно всех в зале смотрели сначала на нее, а по прошествии достаточного времени, чтобы понять, куда смотрит она, начали сверлить мой лоб.
Она подошла ко мне – а я не растерялся: предложил ей бокал вина, Джо тоже не растерялся: налил мне еще, рома больше не предлагал, она протянула мне руку, я снова не растерялся и поцеловал ее, она даже чуточку покраснела, но точно так же не растерялась – и, видимо, решив продолжить приятный вечер и не портить его сразу медведями, спросила, давно ли я ее тут жду. Я ответил, что не смотрел на часы, и не потерял нисколько драгоценнейшего времени, а наоборот, только предвкушал.
Она предложила выпить за встречу, мы чокнулись, а оркестр заиграл какую-то композицию, как я называю, «под сонный закат», когда хочется спокойно пуститься в плавание по волнам музыки – собственно, именно плавание я Марии и предложил – а она, с удовольствием согласилась, и мы отправились ближе к сцене, танцуя и глядя друг другу в глаза. Я не подпускал к себе ни одной из тысячи мыслей о том, что так вот легко не бывает, что где-то подвох, что не свидание это вовсе, что сейчас начнется опять про медведей – и так далее, и так далее. А она – не знаю уж о чем думала – просто смотрела своими огромными омутами прямо в мои, единичку и ноль девять, ложная близорукость, и даже почти не моргает. Музыка затихла, все похлопали артистам, мы тоже.
- Там по коридору есть комнаты для общения – может, уйдем от этой суеты и шума? – предложила она.
- Конечно, - обрадовался я. Все больше хотелось верить, что это все правда – и все меньше верилось.
Мы пошли в комнату номер триста четыре. У нас в клубе комнаты пронумерованы наобум, по-моему, чтоб интереснее было жить. Здесь находился диван, два кресла и журнальный столик. Она направилась прямиком к дивану – и легла! – повернувшись на бок и взглянув на меня так, что я чуть не упал на месте. Но все же добрался до кресла и упал туд | Мы пошли в комнату номер триста четыре. У нас в клубе комнаты пронумерованы наобум, по-моему, чтоб интереснее было жить. Здесь находился диван, два кресла и журнальный столик. Она направилась прямиком к дивану – и легла! – повернувшись на бок и взглянув на меня так, что я чуть не упал на месте. Но все же добрался до кресла и упал туда. Вернее, свободно и непринужденно сел в него, облокотившись о подлокотник. И взглянул на нее. Нет, конечно, не так эффектно, как она на меня, но я старался.
- Хорошо мы сегодня начали вечер, правда? – как-то счастливо спросила она.
- Правда, - только и смог повторить я. Мне так не хотелось портить вечер разговорами о том, ради чего мы здесь. И так хотелось, чтобы этого всего не было, а мы здесь остались. И даже не потому, что вечер действительно неплохо начался и очень неплохо мог продолжиться, а потому, что почувствовал вот в этот самый момент, когда она спросила, что вечер действительно хороший, даже без каких-то продолжений, без прошлого и будущего, просто сам момент – какой-то неуловимый и прекрасный. Слишком часто я стал употреблять это слово. Но иначе и не скажешь.
И она, словно то же самое чувствовала, и не хотела говорить о деле, а ничего другого сказать не могла – просто молчала, грустно и счастливо улыбаясь мне и глядя в глаза. Так мы и смотрели друг на друга, пока не раздался стук в дверь.
Как карточный домик разваливается от подлого порыва ветра, когда уже почти до конца построен, так и наш взгляд, этот момент и это чувство, были разбиты и растоптаны, и сметены куда-то в угол человеком, вошедшим в комнату. Это был дед-гардеробщик.
- Кто будет пальто забирать?! Уже полвторого ночи, все разошлись, а ты кукуешь здесь без пальто!
Ой, как мне хотелось с ним что-нибудь сделать, нехорошее, хотя так нельзя: пожилой человек все-таки. Мария только склонила голову вниз, закрыв лицо волосами. Я просто молча встал и пошел за ним, готовя план мести. Хотя больше меня волновало не то, что станет с дедом, а то, что такого уже не будет. Такого, что было несколько минут назад. И, как выяснилось, длилось уже около часа. Так время редко ускоряется. Очень редко.
- А ты смотри за ней, - почему-то тепло, а не раздраженно сказал дед, отдавая мне пальто. Я не знал, что ответить. А он не хотел больше говорить. Просто достал свое серое потертое пальтишко, красный вязаный шарфик и шапку-ушанку.
- До скорого, - говорит, - утро вечера мудренее.
Странные люди и странные вещи. И все это со мной. Я пошел в комнату, где мы были, и обнаружил, что никого там нет. Только след от ее тела на диване, да непоправленная подушка, и запах ее духов. Сразу пришла на ум песня про девушку-видение. И как-то грустно на душе. И тяжело на сердце. И я просто развернулся – и пошел домой. В конце, концов, утро, действительно, мудренее вечера. |
К списку тем
|
