Форумы-->Творчество-->
| Автор | Возрождение. Повесть. |
|---|
В качестве предисловия автора:
Возымел дурную привычку лениться и медлить с написанием. Дабы избавиться от приобретенной наглости, выкладываю повесть здесь. Искренне надеюсь и прошу возлюбивших мое творение всячески порицать, подгонять и поругивать автора. Да и любой комментарий - негативный или положительный - будет встречен, напоен и откормлен. Скорость публикаций будет прямо зависима от нагоняя вашего. С сим заканчиваю. Приятного погружения.
Возрождение
Часть первая
Шел пепельный дождь
Тишина...
Не та тишина, что под вечер на закате окутывает пейзаж, как любящая мать укрывает дитя одеялом. Не та тишина, что, как мед, стекает по сосуду, обволакивая душу в спокойствие. И даже не та тишина недоговоренности, когда все стоят в трауре у могилы, когда боль просто парализует каждого, и все в едином оцепенении просто молчат, едва сдерживая слезы. Или та, когда за дверью ждут молодую роженицу с младенцем, и каждый предвкушает и одновременно боится этого момента. Эта тишина не внезапная, когда кто-то упал, и все ждут, не зная, что делать, и не нарастающая и угнетающая, когда дети идут через темный парк или коридор, и каждый шепот и треск пугает сердце и будоражит ум. Нет.
Это была особая тишина, что пронизывала каждого из нас, как игла нанизывает жемчуг, собирая в единые бусы. И мы были едины духом, телом, как тысячи чешуек образуют единое тело, единую броню. Мы и были мелкими чешуйками одного целого и невозмутимого змея, что, петляя, стремился к своей единственной цели. И в этом чувстве единого, целого мой шаг ровнялся шагу всех и эхом разносился за тысячи километров, от головы до самого хвоста. И тишина эта была общая, тишина змея, плавно и постепенно протекающего вперед , а мы - крупицы целого - ощущали его состояние покоя.
А пепел пургой застилал тропу. Его гнал ветер, как извозчик загоняет колесницу, безжалостно иссекая кнутом задыхающихся лошадей. И пепел со всей дури своего полета врезался в нас, падая на потную и липкую кожу, словно измазанную эфирными маслами или облитую дешевым медом, тут же врастал в плоть. Покрывая обильным слоем лицо. Точно так же он облеплял доспехи.
От незваных осадков приходилось по пять раз в минуту протирать лицо тыльной стороной ладони. От этого специфического дождя мое лицо становилось грязно-серым с черными подтеками от смеси пепла и пота.
Наш путь терялся под ногами, все дальше шага становилось похожим на мазки неумелого художника. Откуда брался этот пепел, знал только ветер, что гнал его прочь, но он не говорил, лишь глухо посвистывал и шумел, как кровь шумит в ушах, если к ним преподнести раковину.
Я оглянулся назад. Ни лиц, ни тел. Лишь поток плавного движения, уходящего за горизонт - это змей Юшу проснулся и двигает горы, и лишь скрежет металла говорил, что это мы.
Металл был всюду, он даже звуком витал в воздухе вместе с пеплом. Тысячи металлических ног втаптывали почву под ногами, создавая единый монотонный ритм, в который врезался звук трущихся друг о друга таких же металлических плеч. Стальные мечи так же маршировали, отчеканивая удары о железные щитки, и только хаотичное ерзанье стрел в полупустых колчанах диссонансом вторгалась в эту монотонную симфонию без дирижера.
Небо содрогалось в попытке родить дождь. И только наша
бескомпромиссная игра завораживала предвкушением великой трагедии. | Головой, носом, великого змея служил не менее великий буйволоплечий великан. Как у любого буйвола, голова его скрывалась за могучими и громоздкими крыльями. Каждый его вздох еще больше растягивал спину, как меха у баяна растягивает баянист, и, когда казалось, что больше расти этому атланту некуда, тогда он распрямлял свою могучую спину, дабы просмотреть дальнейший путь. В мгновение его распрямления случалось чудо, как в момент раскрытия бутона у цветка. Тот, кто зрел этот миг, видел предел возможности развития тела, всю эстетическую, физическую и мыслимую грань, совершенство, достигнутое в бесконечной чреде сражений. С него писали скульптуры богов войны - идеал героического образа.
Но чтобы вести... мало обладать превосходным телом, нужен взгляд. И он был. Вымеренный, взвешенный взгляд. Тот, кому хоть раз удалось поймать его, готов был беспрекословно пасть в грязь, стать чистой почвой в надежде, что гер пройдет по нему, оставив чистой подошву своих сапог. Но это не унизило бы, а наоборот, стало бы самым великим достижением жалкой и ничтожной жизни.
А голос его - идущий прямиком из самого сердца земли-матери, а слова его - чисты, как разум отца-неба. Одним взглядом он мог убить, одним словом имел силы поднять с колен. Он был велик. И даже все силы тьмы и зла вздрагивали от одного имени его. Даже если весь мир умрет, память о нем будет витать в воздухе мертвых пустынь и скал. Ничто, никто и никогда не сокрушали его. И если он, ступив к обрыву, сиганул бы вниз, мы все пошли бы за ним. Мы шли и так...
Рваное, прожженное, с въевшимися пятнами крови от тысячи тысяч сражений знамя в буйстве витало в воздухе, предвкушая пыл битвы. В молчаливом предвкушении так же висел громоздкий молот на его пояснице - легендарное оружие, которым он разнес Кэршинские ворота с одного удара, выжидало вновь своего часа.
Это был гер Форд.
Мы шли уже не первый день, и многие потеряли счет нашему немому шествию. Во времена мелких стоянок я видел взгляды - неимоверное напряжение, боль, усталость, утрата, ярость, страх - все человеческие и нечеловеческие чувства и эмоции переплетались в терпкий и рвущий горло напиток. Тела наши были измучены и истощены, как у рабов или мучеников в темницах под пытками. Тела наши, как железные сваи, что трещат по швам от коррозии и тяжести. Шрамы и старые раны - самое приятное, что было у нас под стальной броней. Больше приносили неприятностей пот и мелкие порезы с мозолями, мало того, что сталь натирала до крови, буквально врезаясь в плоть, так еще липкий и мерзкий пот щипал и покусывал. Надрывы и язвы - вот и все прелести похода.
Становилось жарче, в воздухе воняло серой, и каждый вдох прожигал легкие, подкатывал рвотный приступ, а это значило, что мы все ближе и ближе к цели.
И вот стали видны врата Эшинграда. Последняя крепость. Последний бой.
Крепость, выбитая из скалы. Центральный дворец некогда великой империи. Но даже на этих скалах отразился упадок: скалы осыпались, давали трещины, превращались в булыжники, булыжники - в камни, а камни - в пыль. | | Достойное вступление. Как у любого буйвола, голова его скрывалась за могучими и громоздкими крыльями. Сразу вспомнились шумерские божества. | Молчание, нас словно обувала тишина. Необходимость в слове была так остра, как утопающему глоток воздуха. Давление росло и рождало грязные мысли в захламленной голове. Я оглянулся назад - собратья, соратники. Из большинства исходил страх, как запах из протухшей рыбы. Но не битва страшила их, а завтрашний день, тот самый момент, когда дым пожара от горящих зданий развеется, умолкнут последние стоны, все мечи лягут в ножны, словно младенцы в колыбели, сбросятся латы с изнеможенных, изуродованных тел, расправятся кулаки. Завтра каждый взглянет на свои руки, на руки, не приученные к ремеслу, к земледелию, канцелярской работе. Руки, что не умеют ласкать женщин, обнимать детей. Руки, не знающие мир. Многие не помнят городов, из которых ушли, не знают семей. Телам, закаленным в наковальне войны, не нужна мягкая постель за спиной, им не нужна изощренная пища и свежий разряженный воздух. Они привыкли к грузу, въедающемуся в плоть, они привыкли к боли и тяжести похода. Многие уже забыли из-за чего и зачем они держат меч в своих руках, для большинства меч и есть рука, но никто не может даже представить, что станет с этой рукой, если из нее выпадет меч. Война в первую очередь уродует сердца. Окаменевшие глыбы глины и камня, не люди, стояли, боясь грядущего рассвета. Их мир - бой, иного они не знают, а сейчас они собственноручно уничтожат этот мир.
Лишь редкий взгляд видел, как все оставшиеся дни он будет проседать в тавернах, пить дешевое пойло, лапать легкодоступных женщин и искать повод размять свои кулаки, расчехлить запылившиеся ножны, выхватить затупленный меч и искромсать в лоскуты глупого недотепу, что попался под пьяную руку. А в особо тихие дни смотреть в безоблачное небо, покусывая рваные губы, жалеть, что однажды не пал в бою, как многие везучие собратья, что легли с честью и достоинством, а тебя обгладывает старость, и неумолимо ноют старые раны.
Пережеванные войной, они боялись быть выплюнутыми и ненужными.
По обе мои стороны стояли такие же мерэ, как я. Во всем этом войске было всего пять мерэ. Я посмотрел вправо - Хэго, влево - Фиогоси, и в голове промелькнула необычная мысль: мы стоим как олицетворение палача, убийцы и воина. В чем разница этих понятий?
Палач ничего не знает о своих жертвах, ему все равно кого, когда и за что. Он лишь исполнитель чужой воли, некий меч правосудия.
Воин же сражается за интересы своего государства, он защищает земли, семьи. Он знает, за что сражается, что защищает и за что убивает. Им движут высшие цели и задачи, и каждое его действие оправдано и направлено на благо. | Убийца же действует из-за своих собственных интересов. Им движет собственное, эгоистическое начало. Он убивает только потому, что ему это надо, для его моральных, материальных или душевных благ, для самоудовлетворения своих внутренних потребностей.
Кривой изгиб уродливых губ судьбы поставил нас в один ряд ради глупой и неуместной шутки.
Каждый примеряет маски, обыгрывает новые роли, обнадеживает и обманывает себя, облагораживает, либо уничижает. Выструганный Фиогоси - аристократ чистых кровей - в войне видел романтическое и героическое начало, пошел добровольцем от скуки мирной жизни и тяги к приключениям. И в доказательство собственной храбрости он вступил не в простые ряды, а в пехотно-наступательные. Вот только после первого реального боя Фиогоси трясло и рвало трое суток без остановки. После того ужаса войны, что поглотил его, как змей жалкого птенца, Фиогоси стремился домой. Жизнь выбила из него всю глупость и дурь, что накопилась за годы легкомыслия и вседоступности, обратно напомнив, что рождается она не из праздных идей и высшего незримого духа, не на балах и скучных аристократических бесед, а из грязи, смешанной с глиной, пропитанной потом, с приложенной неимоверной силой творца, под жаром наковальни. Глупо думать, что творцу достаточно взять в руки сухой песок и, слегка дунув, породить жизнь. Нет, полностью грязный и выжатый, в сотый, тысячный раз перемешивая глину, со психу отшвыривающий кусок неудачного материла, в который раз вычерчивает линии, стремясь к идеалу и, создавая жизнь, отдает всего себя и умирает по завершении. Прозрев и осознав ценность собственной жизни, Фиогоси стремился покинуть ряды солдат.
Но реалии военной карьеры таковы, что по собственному желанию никого обратно не пускают. Лишь благодаря своему роду, титулу и влиянию семьи его с трудом перевели в стратегический отряд, в котором он достиг небывалых успехов, проявив себя великим стратегом и мыслителем. Он был единственным, кто благодаря своему интеллекту дослужился до звания мерэ, и одним из немногих, кто все еще помнил, что означают слова достоинство и честь. Как ни странно, это был удивительный воин - не воин.
Хэго - мститель. В его окровавленной и зачерненной душе не осталось и капли былого света. Весь высушен и скрючен, будто выжатый, скорее сожранный ненавистью, обитаемой внутри. Изуродованный внешне, он стократно был страшнее внутри. Хэго был примером того, что может слепить война в конечном счете. Без всяких сомнений, Хэго - убийца, которого боялись даже свои. Когда война только начиналась, и все пытались держать рамки приличия и этикета, когда еще брали военнопленных и не трогали детей и женщин, а на стариков попросту не обращали внимания, уже тогда Хэго вытворял такие вещи, на какие у большинства не поднимается рука и сейчас.
Хэго первым стал пытать своих и убивать женщин и детей на войне. Чем дальше шла война, тем больше он проявлял жестокость и бессердечность. Хэго дослужился до звания мерэ. Пытки, зачистки городов стали его визитной карточкой. В конечном счете, он потерял из своей души все, что можно потерять. Конечно, мы все теряем себя, и невозможно пройти через все и остаться чистым. Вот только Хэго очернил себя и сам пожрал свою и без того безвкусную душу, оставив только пустоту внутри изуродованного сосуда.
Насколько лживы сказки и легенды. |
К списку тем
|
