Вечером он построил себе хижину.
Целую вечность Грейс подкрадывался к нему. Подойдя поближе, он стал видеть его более четко. Котослон сидел, сгорбив плечи, вытянув к лунке морду и длинный верхний хобот. Он стремился туда всем своим существом. Грейс находил, что он ведет себя довольно самонадеянно, сидя вот так, верхним хоботом к ветру. Это, правда, позволяло ему лучше чуять то, что находилось впереди, зато делало его уязвимым при нападении сзади.
Самонадеянный венерианец, как видно, не боялся ничего, что могло двигаться по льду: ни ветра, ни других котослонов, ни даже модераторов. С модераторами он, может быть, и вовсе никогда не встречался.
На расстоянии ста ярдов Грейс скинул лыжи, лег животом на снег и пополз, крепко держа копье, стараясь не задевать острых граней кнопки, которые могли порвать его шубу и произвести опасный шум. Он преодолел таким манером пять ярдов, потом десять. Под ним, под слоями снега и льда, шевелился океан, соленый и теплый, как кровь мира. Деда Грейс слышал его тихий рокот, как слышал рокот собственной крови и крови котослона. Еще через пять ярдов связь между ним и венерианцем стала еще крепче. Он боялся, что зверь вот-вот повернет голову и глянет на него, и поэтому распластался на снегу, прикрыв морщинистое лицо белыми пушистыми рукавицами.
Однажды, много лет назад, он видел, как котослон точно таким же образом подкрадывался к группе мышей-мутантов, играющих на скале. Чтобы мышульки не заметили его на льду с подветренной стороны, он продвигался вперед потихоньку, прикрывая мохнатый верхний хобот левой лапой, а нижний - правой. Выждав сто ударов сердца, Грейс снова пополз, одной рукой по-прежнему заслоняя лицо, а другой сжимая копье. Урчало в животе после вчерашнего, и каждая его клетка вопила от голода. В его сердце и в его животе всегда тлело желание вонзить зубы в мясо другого животного и вновь ощутить восхитительный красный вкус крови.
Когда он подполз совсем близко, метров на двадцать, ветер вдруг улегся, и в мире настала почти полная тишина.
- Может коньячку? - предложил котослон.
"Хер с тобой" - подумал деда Грейс.
"Воистину со мной" - резонно подумал венерианец.
- Можно и коньячку...пару капель.
Он слышал терпеливое дыхание космита. Сам он старался дышать как можно тише и медленнее, чтобы унять грохот сердца. Его внимание сфокусировалось на венерианце, как солнечный луч. На всем замерзшем море их осталось только двое; здесь, под густо-синим небом, посреди белой пустыни, было почти невозможно представить себе, что в каких-нибудь шестидесяти милях отсюда живет в огромном городе множество людей, гамающих в дошкольную фэнтези-браузерку.
И Грейс, хмельной, засыпая, дивился великой тайне того, что случилось в этот день. Он слушал летящий по льду ветер, слушал свое дыхание, считал удары своего сердца и дивился таинственной силе, нарастающей в нем с неотвратимостью зимней бури. |
