Форумы-->Творчество-->
| Автор | КАША. |
|---|
Часть 1. УРБА.
Вот он я! Моя молодость на закате
КАША,
Двадцать первый век превратился в какое-то странное очертание мира, в котором смешалось абсолютно все. Понятия, теории и теоремы, история, культура. Из моего окна виден город: многоэтажные стальные монолиты, заасфальтированные тропинки, фонарные столбы, где-то питающиеся электричеством, где-то на солнечных батареях, где-то за счет ветреных мельниц, иные и вовсе не работают. Расстояние от Петербурга до Москвы сузилось и размещается в обычный прогулочный шаг. Вот я иду по вымощенному, вылизанному Арбату, а свернув в первый попавшийся двор, попаду на два столетия назад – прямо в центре стоят дома без отопления и канализации, деревянные покосившиеся заборы, гниющие брусовые дома и деревянные полуживые туалеты. Люди, которые живут в тени стеклянных зданий, по-прежнему бегают с ведрами в ближайшие водоколонки. Нет ни единой архитектуры города, ни единой мысли у населения. Дома пачками пичкают в освободившиеся пятаки, каждый застройщик придумывает свою причудливую форму здания, и все это в примесь к хрущевкам, сталинкам, предреволюционным домам...
Встану на остановку, достану обыкновенную сигарету, а рядом стоит парень непонятного возраста и дымит паром современного вейпа, тут же подойдет какой-нибудь хипстер и достанет трубку прошлого столетия, набитую дорогим природным табаком. Кто наголо бритый, у кого, наоборот, волосы до пят, в рваных и офисных штанах, принтах разного вкуса, -то в бабушкином вязанном свитере, кто-то в дорогом бренде, и все модные, потому что другие. Разная музыка играет в наших наушниках – беспроводных, проводных, через bluetooth, wi-fi или еще чего-нибудь. Тут же проезжают электрокары, автомобили на биотопливе, старые жигули, автобусы, троллейбусы, трамваи.
По рельсам едут высокоскоростные поезда, электрички, паровозы и тепловозы.
Все завязалось в один неразделимый пучок, и даже небо уже не такое необычное – просто небо, просто летят дроны, самолеты, вертолеты, дирижабли как развлечение и воздушные фары экзотикой...
Рядом с театрами стоят сабвеи.
Дизайнеры работают продавцами, электрики пекут пироги, экономисты пишут картины, учат химии искусствоведы, истории – пиарщики, русскому – менеджеры, а бизнес ведут все. Высшее образование обесценилось и стало обычным документом, который, как паспорт, обязан получить каждый проживающий. Главное, его получить, не важно, библиотекарь или строитель, юрист или менеджер, ты получи его, а потом занимайся и работай, кем хочешь.
Люди потерянного поколения родили непонятных людей, непонятных самим себе.
Кто-то рожает в пятнадцать, кто-то в сорок, кто в двадцать получил высшее, кто в сорок пять, один начал работать с шестнадцати, кто с тридцати, кто-то выглядит в свои двадцать на сорок, кто-то в пятьдесят на двадцать, никакого социального, духовного, морального равенства, никакого общего хода общества.
И все это работает, шкварчит, дышит, живет по своим понятным для всех и непонятным для каждого правилам.
Все так просто, все так сложно, а в целом какая-то каша.
21 век
По асфальтовым венам - железная кровь,
Бьет, травит своим выхлопом газа.
И ударит тот газ то ли в глаз, то ли в бровь,
Уж закончилась Вакхова фаза.
Там, где тополь стоял, ныне столб расписной.
Там, где луг – раскаленная магма,
И бежит в проводах только ток озорной,
А над небом лишь смог, будто флагом.
И железо, как сплав, что запаял сердца,
Что окутал людей, словно стронций.
Заковали под камень, не видно лица,
Будто спрятал прогресс наше солнце.
И бетонные плиты забиты теплом,
Вмуровали туда наши семьи,
Только эти дома отдают холодком,
Паутиной разбросаны сети…
Время мчится вперед, и столетья летят,
Не увидит уж рек человек.
По асфальтовым венам машины гудят
– Это наш двадцать первый век. | | Лев Николаевич что ли? ) | 2. Смерть бессмертных
Пока я стоял на автобусной остановке, ожидая наиболее удобного для себя маршрута, кто-то умер. Это была не невидимая под толщей плит бетона и шлакоблока физическая смерть. Уже никто не обращает внимания, если фары и сигнал скорой помощи, пробивающейся в пробке, вдруг затихли... и она просто встала в ряд, уже никуда не торопясь. Никто не видит физическую смерть, точнее не замечает ее в городе. Всех тихо: из квартиры кладут в машину, и она вместе с такими же, как и другие заказные автобусы, молча проезжает за город.
Так устроен город. Его дыхание и сумасшедший темп жизни прячет от нас присутствие смерти. Она всегда где-то рядом: за стенкой квартиры, за тонированным окном, за громкой музыкой в наушниках. Где-то между синим туманом выхлопов и старыми подворотнями.
Город тщательно скрывает ее от глаз, делая нас мнимыми бессмертными.
Стоя на той остановке, я увидел другую смерть – ту, что как болезнь, развивающаяся под потной кожей каждого, выжидает, накапливается, пропускает свои корни в вены, стремится заполучить слабое сердце, а после уже по сосудам доходит до самого мозга. И когда ее липкие пальцы касаются разума, наступает моментальная гибель – это душевная смерть. Измотанный, выжатый, ссохшийся, как сухофрукт, вымученный офисный работник, который, как и все стоящие рядом, находился в своих собственных мыслях, вдруг умер. Его глаза затуманились, как у выброшенной на берег рыбы, пальцы расслабились, он выдохнул и непроизвольно ссутулился, мышцы лица расплылись.
Мне приходилось и ранее видеть подобное. Да и я сам как-то умер. Точно так же, стоя и думая, вырисовывая картину нелепого будущего, я не заметил как прошел год собственной жизни, не увидел конца своему маленькому кругу «остановка-работа». А для чего? Просто, потому что надо. Стоял так и думал, зачем. А потом, не найдя ответа, точно так же, вдруг, умер. Как и сотни сотен других. А потом уже мертвый сел в автобус и поехал на работу.
Каждый из нас многоразовый материал одноразового применения. Мы, офисные философы и пешеходные критики, умираем, а после, подобно фениксу, воскресаем вновь, вот только в отличие от мифической птицы МЫ воскресаем не чтобы сиять, а чтобы считать, писать, носить, таскать, выполнять свои обязанности, для функционирования чего-то большего. Мы – маленькие угольки, заводящие мотор огромного неосознаваемого механизма, и, пока наша функция не исполнена, нас реанимируют, реанимируют, стимулируя небольшими поощрениями, поддавая дрессуре, и лишь в моменты уединения мы запускаем пустые мысли, приводящие к смерти.
Со многими так...
Вот и умер - строительный мусор!
Собрали его и бросили в бак.
Он не выдержал жизни груза...
Да и ладно. Со многими так! | 3. Родной фундамент
Сталь и бетон. Будучи молодым и дерзким, я наивно полагал, что где-то там лучше, сменил город. Да, он был больше. Дорога от центра до дома с пяти остановок выросла до часа, и это казалось нормальным. Стало больше улиц, хорошо, что названия остались прежними. Стало больше народа, вот только он был таким же. Все осталось по-прежнему, одинаковым, только выросло в размерах. Я не пытаюсь отбить желания менять один кирпич на другой, вовсе нет! Если вам неприятен смог одного города и слаще асфальт другого, не раздумывая, меняйте стены! У этого кривого алгоритма нет правильного решения, имеются лишь стандартные данные, где - А (бетон), а - Б (сталь).
Из бетона и стали
Я надену сегодня свой лучший наряд
И пойду сквозь ряды новостроек.
Здравствуй, город, мой младшенький брат,
Властелин площадей и помоек.
Под рубахой я прячу сердце свое,
А за ворот – улыбку и слезы.
Ты от бруса примерил бетона белье,
Хоть и любишь по-прежнему позы.
Все меняется, брат: ты растешь в небеса,
Ну а я старею глазами.
Я собрал паруса – из души чудеса,
Не слежу и уже за годами.
Появились привычки ходить по местам,
Что внезапно вдруг памятны стали.
И отбилось желанье к другим городам –
Все одно – из железа и стали.
В действительности, если возвыситься над однообразностью, можно увидеть, уловить индивидуальные черты характера, и я не про особенности архитектуры и не о наличии мостов.
Мы в мысленном праве выбирать, куда мигрировать, и выбирать, где застолбиться. Вот только бетонируя себя на одном месте, мы перенимаем черты характера, становимся одной частичкой общего фасада. Чувствуя себя на своем месте, становимся небольшим кирпичиком здания, из которого уже практически невозможно себя выкорчевать, а если все-таки какой-то моральной монтировкой или ломом кто-то выбьет нас из стены, то мы вряд ли останемся целыми, не говоря уже о том, что какие-то части себя (большие или меньшие) останутся там навсегда.
Часть общего
Грязные, потные плечи мои
В напряженье изогнутых прутьев
Держат фундамент стальной головы,
Словно черти судьбу в перепутье.
Мне не увидеть цветенья хвои.
Врос ногами я в город, как зданье,
Меня окружают бетона стволы.
Здесь цемент – инструмент мирозданья.
В лабиринтах стекла, в искаженьях зеркал,
В отраженьях случайных прохожих,
Словно старый шаман, открываю канал
И рисую сигналы на коже.
Я в единстве вдыхаю с потоком машин,
Импульс мой равен сумме движений.
Я не часть. Я не болт. И я не один.
Мы вдвоем, здесь без капель сомнений. | =)))
Интересно!
Честно!
образы, сплетения слов!
некоторые рифмы я бы немножко поменяла, но в целом очень интересно!
И что главное - индустриализации на этом форуме по-моему еще не было)
Можно еще? | для Эллада:
Спасибо.
некоторые рифмы я бы немножко поменяла, Соглашусь. Здесь собраны стихотворения разных периодов. Задача стояла: собрать цикл, где текст, являясь связующим переходом, смог бы сделать логические мосты. Хотелось не просто собрать цикл схожих по смыслу стихотворений, имеющих концепцию, а создать единое произведение. | 4. Свобода, воля, прокрастинация
Вопрос свободы и города остается открытым и актуальным. Ведь город, как и все в этом мире, имеет границы, он кажется закрытым, закольцованным, ограниченным в круге. Большой круг – очертания города. Средний круг – мой привычный маршрут, по центру и до дома. Малый круг – дом и рядом стоящие магазины. И конечный круг – движение по квартире. Возникает вопрос, а можно ли разорвать эти ограждения, прорваться сквозь окружности, прервать цикличность? А главное, остаться свободным?
Мы свободны
Мы свободны, мы правда свободны,
Не зависим от слухов и грез,
Может, только немного голодны,
И остался привкус от слез.
Да тропа заросла камышами,
И трясина на каждом шагу,
И кусочки земли островами.
Координаты не скажем врагу.
Осознать все душою сложнее,
Тяжбы тела ведь вовсе ничто,
Мы не стали умнее, мудрее,
Воздух чист и прохладный зато.
Мое тело, привыкшее к грязи,
По инерции рвется вперед,
Треск костра и заезжены фразы:
«Где-то там нас истина ждет».
Нас значительно меньше осталось,
Я уже позабыл имена,
И на психике это сказалось,
Мы бесчувственны. «Чья же вина?»
Все былые догмы да факты,
Наша истина, рвение, смысл
С каждым шагом себя исчерпали,
Потерялись в милях пройденных чисел.
Лишь движение взято в основу,
И оно бесконечно в себе,
Я его называю свобода,
А оно растворилось во мне.
В повседневной жизни нас окружают сети, их бесконечное множество, и если приглядеться, то одна сеть накладывается на другую, создавая полотно подобное ковру. Вырисовывается узор, который создает видимость единства. Рождаясь же, мы еще не знаем, на что способна наша нить, и сами вольно рисуем картинку, впутывая себя во всевозможные клубки, завязывая себя различными связями. Наш след остается в этих связях навсегда, и, желаем мы того или нет, уже не возможно оборвать нить прошлого и отречься от прошлых переплетений.
Нет Люцифера - залили в бетон
Нет Люцифера - залили в бетон,
Переняли, что можно и плюнули в стены.
Он растекся по кровле картонных корон,
А из зданий - по воздуху - в вены.
Я залил себя сплавом из правды и лжи,
Из реалии плюхнулся в мифы,
Это правит все тропы заблудшей души
И твердит: "Мы по-прежнему живы".
"Спираль смерти — природное явление, состоящее в том, что один муравей или их небольшая группа, на первый взгляд совершенно беспричинно начинает бегать по замкнутому кругу, постепенно вовлекая в свой бесконечный цикл все больше других муравьёв. Муравьи продолжают свой бег до тех пор, пока не падают замертво, и муравьиный круг продолжает своё вращение до полного истощения, оставляя за собой полчища погибших."
Трубы...
Трубами полыми, ржавыми
Стены прорублены – жалами.
Хлещет вода из них валами –
Взята из недр даром, и
Руки без веры протянуты,
В мир из коробок затянуты,
В войны за злато втянуты...
Прячешь глаза за вуалью ты.
В вечности ищешь прощение
За все людское отмщение:
Природы былой унижение,
Морали мирской заброжение.
В воле бываем безвольными,
Демократии пальцами тонкими,
И, как стены, бываем бетонными,
На нас давят законы тоннами.
Только трубами ржавыми, полыми
Прорубаем мы стены жалами...
Только трубы бывают вольными,
Только ржавые трубы, полые... | | Экая забава: когда дело касается помоек, наша расчудесная Эллада всегда просит еще. Не раз и не два подмечено. | Не, ну если это цикл, то идея хорошая и интересно проследить за его дальнейшим развитием.
Понятно, что аллегории - такие аллегории...
Кстати, трубы они потому и трубы, что полые, а не полые трубы - это уже пруток или круг стальной (если пруток большого диаметра). | 5. Ее. Портрет.
Мы уже достаточно упомянули город, но так и не познакомились лично. Кто же все-таки этот город? Машина или живое существо? И если машина то, как она работает, а если живой, то для чего он живет, сколько ему лет и какую жизненную цель преследует? А самое главное, кто я для него? Многое мучило меня в мыслях нашей связи. Конечно, каждый находит для себя ответ сам, и, быть может, для вас город – это просто бездушный камень, который никак не влияет на вашу жизнь. Но для меня как ни странно, несмотря на все склонения и указывающие признаки, Город – она. Хоть и должно быть наоборот, кажется, что Город - это мужчина, причем мужчина бескомпромиссный, занятой, деловитый и сильный, со своими сводами и законами, в отличие от теплой и хозяйственной деревни-женщины.
Но все-таки для меня Город женщина. Ты вроде бы все знаешь, уже изучил маршруты и законы, но для тебя всегда остаются неизведанные углы, вдруг меняются маршруты, неизвестно откуда появляются новые правила, и всегда она остается неразгаданной до конца, сколько бы ты не жил в ее правлении.
Вот она! из-за лет покрытая сталью.
Сколько раз предавали под пропастью шин?
Но она вероломно идет по асфальту,
Зная слабость
здешних,
рабочих
мужчин.
Ее шпилька остра и давление сильно,
Не один Аполлон пал под этой ногой!
Мускулистые плечи не выдержат бремя,
Что она на ладонях выносит нагой.
Вся в работе, делах, натощак с папиросой,
Там - завозят гудрон, тут - мешают бетон.
Нету времени спать – ночь рожает рабочих,
А они на замену! кто в вечный покой.
Мне б ее приобнять, приласкать, убаюкать,
Взять младенцем на грудь и нести в колыбель,
Только я еще слаб, моя воля, как прутья,
Так гори же, мой Город, я – твой Прометей.
Быть может, кто-то услышал в моих словах негативное отношение к городу. Он – жестокий, ломает и путает, а порой даже убивает. Вот только, несмотря на все перечисленное, я никогда не променяю город на спокойный сельский уклад. Я не прерву наше свидание и не разорву наши отношения. Город, несмотря на свой туманный воздух и скверный характер, есть отражение меня. А от себя, как известно, не убежишь.
УРБА
Я бежал по бескостным полянам,
Словно с псарни таежный волк.
Мое тело, привыкшее к ранам,
Не приемлет котельный смог.
Тесный город: маршрутки, подъезды,
Жизнь по тропке «Работа-дом».
Заблудился на лестничной клетке,
Нет дыханья, в горле лишь ком.
Дым повсюду: из легких, из окон.
Сталь бетонная - к горлу небес.
Распластался по крышам простудой
Металлический, каменный лес.
В легких тромбы залиты асфальтом,
Сажа въелась под жилы, как дерн.
Забычкованным мерным шагом
Не зайти в ламинированный дом.
Все искусственной плесенью сшито.
Я твой стронций, пластмассовый век.
Нет воды, все гудроном залито,
И остался ли ты, человек?
Проштампованный жженой резиной,
Нет здесь места тугим тополям.
И пусть гимном звучит отныне
Моя урба по всем щелям. | | пахнуло позитивом | 6. Жить
Провода и стекло. Одеяние нового мира. Наше время прошло... мы уже ничего не решаем в устройстве суматошного, витиеватого узора, который заполоняет и растет на плодотворной почве. Быть может, когда-нибудь все станет другим, но сейчас когда мы муравьи-архитекторы, зависимые от ненасытной матки, системно выполняем каждый свою задачу, и наше место в любое время с легкостью, без трагедии тут же займет другой. Размывается грань между жизнью и существованием. Я точно знаю, что уже ничего не решаю в этом мире, будь я известным открывателем или простым работником. Все ради urbem, если не я, то кто-то другой. Все ради его устройства и улучшения, если все в нем будет хорошо устроено, то в итоге и мне станет хорошо. А если не станет, то уже не система дала сбой, а я не приспособлен к этот системе, я не правильный. Это все похоже на огромный снежный ком или лавину, когда-то этот комок создал небольшой человек, потом его катили люди, а теперь они уже не подвластны ему, он набрал габариты, оброс стенками и уже без чьей-либо помощи несется сам, поглощая все на своем пути. Единственный способ не быть погребенным под инерцию несущегося мира, все время оставаться на плаву и стараться не отстать, так думают многие. Но я считаю, главное жить сейчас, а не потом, не откладывая собственную жизнь в долгий ящик. Жить.
ГОРИТ ПОД ПОДОШВАМИ ПРОПИТЫЙ ГОРОД
Город смотрит,
прохожий молчит.
Горит под подошвами пропитый город,
И лишь несчастный скрывает лик.
Слезы льют, орут, привлекая
Тех, кто на паперть бросит гроши,
Ради того чтоб, улыбаясь,
Снова начать жить.
Серый цвет, бесцветного мира
Лицемером под ворот ножи.
Я не ищу удела для слабых
Снова начать жить.
Горе под сердце иглой, как под ноготь
И стонет, сосет, постоянно в груди.
Где же ты!
Я одинокий.
Снова хочу жить.
Взгляд в никуда,
Пустой.
Незнакомый.
Вышла внезапно душа из души.
Мне б закричать,
Но голос в коме.
Страстно желаю жить!
В моих словах там много символизма лишь потому, что я пустой внутри. |
К списку тем
|
